Вся la vie - читать онлайн книгу. Автор: Маша Трауб cтр.№ 34

   Лера сначала бросала трубку, когда слышала голос отца, – была на него обижена и боялась, что узнает мать. А потом не выдержала.

   Отец звонил и приходил к детям, когда бывшая жена была на работе, а жена нынешняя уезжала на массаж. Но радость Леры от сознания того, что она «вернула» папу, быстро прошла. С отцом было невозможно просто поговорить. Он или молчал, или говорил так, как будто его подслушивают: да, нет, посмотрим, не знаю… Лерин отец на самом деле не знал, как разговаривать с дочерью. Он думал, что она все пересказывает матери. Дочки ведь всегда ближе маме. И поэтому те полчаса, на которые заскакивал в свой бывший дом, общался с сыном.

   Сын, Лерин брат, отца разочаровывал. Причем откровенно. С каждым разом все больше. Туповат, простоват. Лерка хоть при фигуре и внешности, а этот – кусок сала с жировыми отложениями вместо мозга. Отец требовал, чтобы сын похудел – бегал, отжимался, делал на турнике подъем с переворотом. Он выводил его на стадион ближайшей школы и вешал на турник. Лера в это время наматывала круги по стадиону. Она не любила бегать, но с отцом не спорила. Так вот она, делая очередной круг, видела, как брат болтается сосиской на турнике, и слышала, как отец его обзывает: сосиска, мешок с говном… Брата Лере было не жалко. Она надеялась, что отец заметит, что она-то спортивная, и будет общаться с ней. Но отец стоял над сыном, который с красным от напряжения лицом дергал короткими толстыми ножками, пытаясь подтянуться. После тренировок брат сидел на кухне и ел булки, принесенные матерью из столовского буфета. «Ненавижу его, ненавижу», – роняя крошки и давясь булкой, твердил брат.

   Когда брату исполнилось восемнадцать, он женился. На первой попавшейся девушке. Точнее, на первой, которая согласилась лечь с ним в постель. Женился, потому что девушка забеременела. И еще потому, что боялся – больше он такую доступную не найдет. В загсе жених и невеста стояли испуганные, не понимая, что происходит. На свадебном платье невесты и костюме жениха алым плевком висели комсомольские значки. Брат ушел в ту семью. С вещами. Про свою не вспоминал.

   В институт Леру устроил отец. Именно в это студенческое время Лера общалась с отцом так часто, как хотела. Он брал ее с собой на мероприятия, встречи, в гости. Только представлял просто – «Лера». Не говорил, что дочь. Лера нервничала. Она знала, что все считают ее любовницей. Отцу это, как ей казалось, даже нравилось. Когда она звонила отцу домой, то специально ломала голос – жена тоже думала, что звонит любовница. И это нравилось Лере. А еще ей нравилось брать у отца деньги. Понемногу, но часто. Она звонила и говорила, уже своим голосом, мачехе: «Передайте папе, что мне нужны деньги». Знала, что мачеха будет в истерике, а отец все равно ей, Лере, не откажет. «Ты ведь хочешь, чтобы я хорошо выглядела?» – объясняла она отцу.

   Лера работала. Сначала отец пристроил – секретаршей, а потом сама нашла работу. Родила дочь, никто не знал от кого. А потом уехала в Америку. Там вышла замуж и родила сына. Брат эмигрировал в Германию, бросив жену, так и не переставшую быть доступной для мужчин, и ребенка – толстого и туповатого мальчика.

   Когда я познакомилась с Лерой, ей было под сорок. Она приезжала в Москву часто. Не для того, чтобы повидать маму. Для того, чтобы постричься и покраситься – в Москве это выходило дешевле. Или купить пиратские диски на Горбушке для сына.

   Когда Лера рассказывала про дележ квартиры, она плакала. Ей было жалко себя. Вторая жена отца наговорила ей гадостей за те шесть часов, что они сидели в банке. Все припомнила – телефонные звонки, клянченье денег… Лера ей ответила. Не пожалела. Как будто Лере было не под сорок, а шестнадцать. А второй жене – не под семьдесят, а тридцать. Лерин отец, кстати, любил эту женщину, прожил с ней много лет и завещал бы ей все. Все – это квартира. Но ему и в голову не приходило, что дети протянут руки к «его» дому, когда у них есть «свой». Он считал, что не посмеют.

   Лерин брат, оказавшись в Москве, начал страдать шизофренией. Он считал, что за ним следят, прослушивают его мобильный телефон и вот-вот упекут на Лубянку. Он считал, что опасаться прежде всего нужно родственников – сестры и матери. Мать он не видел двадцать лет и видеть не хотел. Считал, что мать виновата в том, что его жизнь не сложилась. Из-за матери отец ушел к другой женщине. Из-за матери он женился на первой попавшейся бляди. И так далее… Та тоже давно его вычеркнула из жизни. Ей в ее семьдесят, как и второй жене, хотелось просто «дожить». Только Лера считала, что так быть не должно. И что теперь, когда отца больше нет и так удачно разделена его квартира, семья должна воссоединиться. Лера привезла брата на свидание к матери. Встретила у метро, довела – чтобы не сбежал. У матери случился сердечный приступ. Брат уехал в гостиницу, не дождавшись приезда «скорой». Со свиданьицем.

   Они – Лера с братом – действительно договорились о дальнейшем разделе имущества. Мать в это время лежала на больничной койке. Лера попросила себе дачу, брат согласился. Ему – квартира. Стоимость приблизительно одинаковая, как успели выяснить оба у своих адвокатов. Оба решили имущество не продавать – в этой России цены на недвижимость ползут вверх с каждым годом. Они разъехались – Лера в Америку, брат в Германию. Мама вышла из больницы и устроила в квартире генеральную уборку. Сама, артритными руками. А весной собирается ехать сажать на даче цветы.

   Мы живем в большой квартире не так давно. Во всяком случае, я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что ребенок в коридоре может играть в футбол. Новый дом, новая квартира, а вспоминается все равно старая, полуторакомнатная. Самая первая. В которой мы отмечали свадьбу и в которую принесли из роддома Васю.

   Того старого дома уже нет – его снесли за компанию с соседней пятиэтажкой. Там теперь хроническая стройплощадка.

   Мой муж, когда мы оказываемся в центре, всегда показывает мне дом и окна «своей» квартиры. Той, в которую его принесли из роддома. Он прожил там всего несколько месяцев своей грудничковой жизни и ничего не может помнить. Для него важен сам факт – вот стоит дом, который помнит его родителей – молодых и счастливых и его – маленького, слабенького, не спящего по ночам. У Васи такого дома уже не будет. Я смогу только рассказать о нем.

   Полторы комнаты. Можно ходить по кругу – между кухней и маленькой комнаткой есть дверь. Дверь не закрывается, потому что стены неровные и косяк двери тоже неровный. Коридор на одно пальто. Сидячая ванна. Стиральная машина на кухне – между плитой и мойкой. Моя мама подарила мне на новоселье клеенку – такую старую, настоящую, в цветах. Мама ее разрезала и уложила на стиральную машинку тремя слоями – получилась рабочая поверхность. На ней я и готовила.

   Вася гулял в коляске на балконе. У нас на одноподъездный дом было как-то много грудных детей, и все гуляли на балконах. Мы жили на восьмом этаже, и если перегнуться в двенадцать часов дня через перила, то можно было увидеть коляски под прозрачными чехлами. И на седьмом, и на шестом, и ниже. Чехол нужно было цеплять на коляску в любое время года, а после прогулки стирать – от пыли он становился серым. Только женщина с девятого гуляла во дворе. У нее муж дома сидел.