Лоскутный мандарин - читать онлайн книгу. Автор: Гаетан Суси cтр.№ 31

Вторая причина ее озабоченности состояла в том, что одним из облаченных во фрак разрушителей был Ишмаэль, который, войдя в зал, пристально на нее посмотрел, причем в его взгляде не было и тени удивления, как будто он заранее знал, что встретится в мюзик-холле с ней. (Ксавье же — подручный был в восторге от прекрасных дам, которые заняли свои места на балконе и развлекались, отвечая на приветствия этого высокого, нескладного простака, — вообще ничего не заметил.)

Когда зрители уже почти расселись и устроились, а свет в зале стал меркнуть, прозвучал громкий возглас, услышанный всеми собравшимися:

— Здание в аварийном состоянии, оно может обрушиться!

С галерки раздался ответный крик:

— Какое безобразие! Вы только посмотрите на эти трещины в потолке!..

По залу волной прокатился шепоток. Пегги посмотрела туда, откуда доносились голоса. Она совсем не удивилась, заметив там крепких парней во фраках. Уже пора было начинать представление, оркестранты расселись по местам.

И на протяжении часа в театре шло фантасмогорическое представление, творились чудеса, завораживающая магия превосходила буйство самой дикой фантазии. Ксавье был уверен, что от всего этого он просто тронется умом. Ему трудно было усидеть на месте. Его так и подмывало завыть от боли и восторга. Он даже палец запустил себе за воротничок, чтобы не задохнуться, и то и дело бросал на Пегги полные изумления взгляды. Когда кто-то из выступавших на сцене артистов, к примеру фокусник, задавал зрителям какой-нибудь вопрос, Ксавье отвечал ему с таким видом, будто вопрос был адресован исключительно ему. Он кричал как оголтелый: «Это две пики! Двойка пиковая!» — и тут же покрывался румянцем, потому что у всех соседей его вопль вызывал смех.

То, что происходило, не было похоже ни на что из того, с чем ему доводилось сталкиваться раньше. Варварство разрушения на строительных площадках, жестокость жизни улицы, оплеухи и унижения, которые ежедневно приходилось ему терпеть, — все это никак не могло его подготовить к внезапному ощущению этого райского наслаждения. Значит, было все-таки такое место в Нью-Йорке, этом безжалостном городе, такой островок благодати, куда можно просто прийти и потешить душу блаженством очарования. После каждого номера Ксавье аплодировал изо всех сил (на одной ладони у него даже появился небольшой синяк). По щекам его текли слезы. Пегги легонько постукивала его по колену, чтоб хоть неумного привести в чувство, будто хотела сказать ему: да уймись же ты, приди в себя, уцелеешь ты во всем этом ликующем торжестве, останешься живым и невредимым.

Когда начался антракт, Пегги понадобилось несколько секунд, чтобы стащить его с кресла. Ксавье к нему как будто приклеили… Он вышел из зала, опираясь на спинки других кресел, совершенно ошеломленный. В толпе снова послышались крики подстрекателей:

— Скандал! — кричали они. — Скоро здесь все развалится! — и дальше в том же духе.

Время от времени с потолка падали мелкие куски штукатурки. В фойе, где напитки подавались в соответствии с сухим законом, царило оживление (но если вы знали, какие слова сказать официантам, они под прилавком могли плеснуть вам в стакан чего-нибудь горячительного). Некоторые зрители уже покидали театр, потому что все игры и забавы остались в первом отделении; во второй части представления давали «Лоскутный Мандарин» — музыкальную пантомиму, и чтобы понять, о чем был этот спектакль, даже культурному зрителю надо было быть семи пядей во лбу. Некоторые дамы, одаренные тонким восприятием культуры и искусства, уже предвкушали удовольствие, которое им доставит этот шедевр, но их спутники тоскливо зевали, готовясь к скуке всего этого представления. (К счастью, некоторые критики до небес превозносили «потрясающие сценические эффекты» спектакля.) Ксавье болтал не умолкая, будто бредил в горячке. Он пытался рассказать обо всем, что совсем недавно видел, как будто Пегги в концертном зале не было. Он бессвязно бормотал что-то о Максе — Зайце-Пожарном, — одетом в карнавальную маску, изображавшую счастливого грызуна; артист так отбивал чечетку и скакал из стороны в сторону, что Ксавье казалось, будто он, как бабочка, порхает в воздухе (подручный понятия не имел о марионетках, которые делают то же самое, когда кукловоды дергают их за невидимые ниточки). Пегги слушала его, время от времени касаясь его рук, холодных как лед, потому что половина крови его тела прилила к пунцовому лицу, а другая — к сердцу. Тут едва не случилась настоящая катастрофа. Мимо нее прошел мужчина с сигарой, так близко, что едва не прожег ее матроску. (Надо сказать, что девушка-продавщица сказала Пегги, когда та покупала блузку, что ткань могла загореться даже от пристального взгляда). Пегги возмущенно посмотрела на незнакомца, как сильно рассерженная маленькая девочка. И вдруг за спиной Ксавье она снова заметила Лазаря-Ишмаэля в нелепых в это время солнечных очках. Губы молодого человека беззвучно шевелились, словно он произносил ее имя: Пегги Сью О-Ха-ра. Потом он глотнул из своей фляжки и утер рукавом рот.

Ксавье обернулся, чтобы взглянуть на то, что вызвало такое странное выражение на лице Пегги. Он спросил ее, в чем дело. Она ничего не ответила. Представление вот-вот должно было продолжиться, пора было возвращаться на места.

Они оказались в Китае. Со всеми его пагодами, сужающимися к концу бородами, спускавшимися до колен, нестрижеными ногтями, длинными, как лезвия перочинного ножа, и слугами, падающими на живот по мановению длинного ногтя хозяина. На декорациях виднелись горы, фарфор, соловьи и рахитично изгибавшиеся деревья гинкго. История заворожила Ксавье с самого начала. Молодой Мандарин безукоризненной внешности был единственным утешением и гордостью печальной матери — вдовствующей императрицы, носившей траур после кончины супруга. Жила императрица очень замкнуто, все время оплакивала покойного мужа, украшая цветами его статую, которая стояла в центре сцены. Но каждый вечер она уединялась в маленькой пагоде, вход в которую был для всех закрыт. Там она в большой тайне проводила все ночи напролет. Как-то утром, опоив императрицу сонным зельем, несколько ведьм отвели, молодого Мандарина в маленькую пагоду. Они сняли покров с ширмы, и взору его предстала нарисованая картина, изображавшая мать Мандарина, когда та была молоденькой девушкой, вместе с мужчиной — морским офицером в форме западной страны, один глаз которого, как у пирата, закрывала повязка. На руках этого мужчины, которого Мандарин никогда раньше не видел, сидел маленький хорошенький, как кукла, ребенок. И тут ведьмы, кружившиеся в танце, как разъяренные фурии, сказали молодому вельможе, что этот ребенок, изображенный на картине, не кто иной, как он сам, а неведомый офицер — его настоящий отец. Разгневанный тем, что они ничего не сказали ему заранее и оскорбили память человека, которого он всегда считал своим отцом, молодой Мандарин, который на самом деле оказался незаконнорожденным, причем его отцом был до кончиков пальцев иностранец, впадает в ярость, вынимает из ножен меч и пытается расправиться с ведьмами. Но он не в силах противиться чарам злых колдуний, которые с помощью магии рвут его на части («потрясающий сценический эффект»). Первое действие завершается тем, что руки и ноги молодого Мандарина оказываются разбросанными по сцене. Пальцы рук сжимаются и разжимаются; голова рыдает; публика замерла в оцепенении.