Человеческий панк - читать онлайн книгу. Автор: Джон Кинг cтр.№ 75

Поднимаю кружку, размышляю о женщинах из прошлого, одна ночь вместе — и ты её никогда больше не увидишь. Почему-то на ум приходит та русская, с которой я когда-то переспал. Её звали Рика, она была проводницей в моём вагоне в транссибирском экспрессе. Она была красивая, но будущего у нас не было. Может, она залетела, а я так и не узнал. Помню, она хотела уехать из России, поселиться в Нью-Йорке. Может, она встречается с тем парнем из Суиндона, и он познакомился с моим сыном, про которого я не знаю. Вряд ли оно, конечно, так обернулось, просто в голове крутятся слова Люка.

— Когда ты ребёнок, мечтаешь о многом, и если очень хочешь, что-нибудь да сбудется. Из детдома выходишь или сильным, или слабым, лично я вышел сильным. Моя бабушка и отец убили себя, но во мне есть кровь моей матери. Она тоже сильная. Просто она была слишком молода, и никто ей не помог. На неё очень сильно давили, без помощи, без денег, негде жить. Очень просто.

Люк очень проницательный, я в его годы был куда глупее. Всё зависит от того, как ты смотришь на вещи, обвиняешь ли ты священников и политиков, или людей, которые верят в их ложь. В принципе, и то и то правильно, но прикол в том, что ты всегда обвиняешь кого-то, кто рядом, потому что это просто, а до остальных не доберёшься. Я думаю о ребятах, которые сбросили нас с моста, что они верят в то, что читают в газетах. Кого винить? Опять же, и тех и тех, но журналисты ушли, посвистывая. Им возмездия не будет. Уэллс и остальные тоже остались на воле, но я никогда их не преследовал, потому что, если честно, думаю, они жалели о том, что сделали. Но это в прошлом, и я ничего не рассказываю Люку. Незачем.

Люк разглядывает ярмарочные плакаты и хочет пойти туда, говорит, ребёнком ни разу там не был. Он слишком взрослый, чтобы восседать в машине на автодроме, носиться по пещере ужасов, но он серьёзен, однозначен и уверен, и всё идёт к тому, что завтра мы туда пойдём. Когда мы приезжаем, там ревут органы, заглушая звон колоколов, который сливается со свежими хитами, гимнами подрастающих неформалов и вольной версией «Девичьей Мощи» [47] .

Толстые изолированные кабели тянутся за палатками, постоянное жужжание промышленного генератора подчёркивает охрипшие голоса. Хмурые ребята тусуются около автодрома, изо всех сил стараются выглядеть крутыми, ревут любовные песни, цыгане пялятся на девочек, а банда нахальных малолетних хулиганов пялится на цыган, которые случайно отводят взгляд — и начинают пялиться на толпу шикарно разодетых азиатов. Только цыгане вышли из школьного возраста, и хочется смеяться, особенно вспоминая, как, должно быть, выглядели мы, когда были молодыми, так же тусовались на ярмарках, в грязных ботинках, щелкая пальцами.

Мимо проходит маленькая девочка и врезается в вывеску предсказателя будущего «Шери берёт пять фунтов за сеанс», роняет на землю золотую рыбку, не везёт — так не везёт, пакет рвётся и вода растекается, рыба ловит воздух ртом, всасывает целлофан и бьёт хвостом. Девочка кричит, её отец подбегает, подбирает рыбку и стягивает целлофан. Бежит к палатке, а дочь за ним, смотреть, что будет. Движение жабр и хвоста всё быстрее и быстрее, рыба в панике, её душит воздух с привкусом сладкой ваты, может, она вспоминает прошлое, видит больше, чем Шери в своём роскошном фургоне, свежеокрашенном в цыганский орнамент. Девочка в палатке кидает рыбу в горшок, где она чуток плавает, потом другая рыбка нюхает её чешую, и вот они уже нарезают круги вдвоём. Хозяин палатки даёт девочке другую рыбку, она вытирает слёзы, показывает дёсны в широкой зубастой улыбке, её старик ерошит ей волосы, рад, что не надо сейчас объяснять про смерть, гнать про рай и ад, он и сам плохо разбирается в этих вопросах.

— Счастливый исход, — говорит Люк, протискиваясь вперёд, возбуждён, как ребёнок, хочет всего и сразу.

Ярмарки всегда казались дорогими, когда мы были детьми, мы приходили сюда с мамой и отцом, нам с Джилли разрешали два захода в палатки и два аттракциона, плюс ещё один, если мы вели себя хорошо. По большей части, мы бродили, смотрели на фонари и слушали звуки, нюхали запахи, и нас захватывала местная атмосфера, наполняла нас, острые грани — потом я чувствовал их на панковских концертах и футбольных матчах, энергия карнавала. Отец всегда был из тех, кто зрит в корень. Никто не хочет разочаровывать своих детей, даже если это и в напряг, люди подтягивают пояса и стараются сделать всё как надо. Люк — большой ребёнок, бродит по палаткам, тут так же тянут деньги, как в зале игровых автоматов, мы с его отцом просаживали кучу денег, пихая пенни в щель, особенно когда приезжали на побережье, ждали, когда гора меди обрушится на нас. Люк делает пару заходов в тир, заряжает и стреляет, пробует дарты, смотрит на золотых рыбок, но решает, что дома они ему не нужны, в конце концов, идёт бросать кокосы и выигрывает там пластмассовый пистолет. Засовывает его за пояс и ходит, как Джесси Джеймс, великий гангстер.

— Туда бы ещё воды, и я впаду в неистовство.

Мы идём на большое колесо обозрения, и оно стартует, крутящаяся временная капсула, которая поднимает нас в вечернее небо, тёмное и холодное; огни разбросаны вокруг нас, автострада слева, полоса мерцающего красного и яркого белого, Замок Виндзор в отдалении, тёмная каменная глыба на горизонте, королева в своей конторе, и солдаты в её гарнизоне; она считает золото, а они надраивают свои кожаные сапоги перед ночным бухаловом, так же, как палаточники вертят медь и серебро, стригут бабло, и скорость нарастает, маленький жилистый мужичок за пультом; всё сливается, тысячи фонарей теряют яркость, ветер разносит запах гамбургеров и хот-догов, движение колеса размывает формы; детишки держатся за руки мам и пап, им страшно потеряться в толпе, они роняют золотых рыбок, возбуждённые шумом и звуками; взрослые боятся, что педофилы выскочат из газет и украдут их детей, утащат их прочь, как якобы должны были их таскать цыгане в старые времена; наш мотор в отличном состоянии, крутится быстрее, и детали палаток, фургонов, машин, фур, людей теряются, красный и зелёный, голубой и жёлтый, оранжевый и лимонный превращаются в колышущееся болото белого света; и каждый раз, когда мы пролетаем мимо мужичка за пультом, его лицо размывается чуть сильнее, пока не остаётся ничего, просто пятно воска, и образы вламываются друг в друга, лица трескаются от ветра; роскошь растворяется, остаются те же старые добрые предметы первой необходимости, ничего не изменилось; Смайлз рядом со мной орёт во всё горло, колесо обозрения в лучшем состоянии, чем когда мы были детьми, и оно сломалось, замедленный повтор ускоряется; теперь всё стало быстрее и мутнее, острые грани затупились, хотя кое-где осталась острота, колесо обозрения — это высокотехничная хаотичная поездка, она всю дорогу месит наши мозги; я поворачиваюсь и вижу череп Смайлза, обтянутый плотью, кости выпирают наружу, высоко в небе хлопает глазами, боится воды; крики девочек впереди прорезают воздух, возвращают меня назад, тошнота медленно вертится в желудке, она всё сильнее, скорость выдувает из головы все мысли; я жду, пока закончится заезд, Смайлз вопит рядом со мной, смеётся, мотор замедляется, миллиарды шикарных углов съемки и специальных эффектов, фотографии научились лгать, ретушировать прошлое и будущее, двухсекундные вставки для детского телевидения, технология захватывает контроль; форма превыше содержания, яркий свет и побольше комфорта, только прибыль, прибыль, прибыль; машина работает гладко, дизайнер жизни и дизайнер политики, наше время кончается, колесо замедляется, нетерпеливая очередь ждёт, фонари приобретают форму, лицо мужичка снова проявляется; Люк смеётся, мы останавливаемся и ждём своей очереди, музыка слышна ясно, чёткие запахи, смотрю на палатки, фургоны, машины, грузовики, людей, шум генераторов, двигаемся вперёд, заходят, выходят, решётка открыта, и мы вываливаемся, и счастливая парочка занимает наше место.