Человеческий панк - читать онлайн книгу. Автор: Джон Кинг cтр.№ 72

— Да шут с ними, — сказал он стальным голосом. — Я знаю, кто они, но не хочу поднимать шум. Дело в отце.

Есть в этом что-то неправильное, но я решаю пока забить, потом попытаюсь ещё, интересно, что он собирается делать в Брайтоне.

— Я зарабатываю деньги компьютерами, но хочу использовать их для музыки. Они упрощают дело. Можешь делать, что хочешь, уже не нужна студия. Сделай сам в чистом виде. Не надо терять время на пиздёж, объяснять людям, как надо делать.

Говорю ему, есть такой парень, зовут Чарли Пэриш, он в теме. Мы втроём ставим записи. Я отвечаю за панк, старый и новый, Альфонсо работает с реггей. Говорю Люку, ты очень похож на отца, как бы ты ни выглядел. Его глаза распахиваются, похоже, он смутился, но я думаю, он доволен. Он похож на Гари, но чем дольше я смотрю на него, тем больше различий нахожу. Заказываем ещё чая, говорим, пока он не кончается.

— Я заплачу за себя, — говорит он, когда мы встаём уходить, но я говорю, я приглашал. Он настаивает, уважаю его за это.

В конце улицы мы останавливаемся, Люк говорит, что хочет побродить тут, посмотреть, что к чему. У него есть адреса домов мамы и папы. Говорю, что если хочет переночевать под крышей, мой диван к его услугам. Он кивает, говорит, может, придёт. Ещё не решил. Я иду к букмекеру через дорогу, беру бумажку, пишу адрес, телефон, рисую карту. Бегу обратно, отдаю ему. Он кивает. Уже думает о чём-то своём. Снова благодарит и уходит в другую сторону.

Я быстро добрался домой. Пинаю по стоянке коробку из KFC [44] , кости хрустят на земле, и вот я сижу на диване и жду, в комнате тишина, только ветер бьётся в окна, и шумят машины на автостраде. Внизу прокладывают трубы, в кухне чувствуется дрожь, а потом всё замирает. Столько всего надо было узнать у Люка, надеюсь, ещё представится шанс. У меня всё валится из рук, я могу только сидеть в одиночестве и размышлять о втором шансе.

Люк остаётся на два дня, и я вожу его по окрестностям, показываю достопримечательности, рынок с магазинами домашних животных, мясников за работой, стойки с синтетическими майками и пластмассовыми игрушками, ларёк, где продают старые записи рокабилли. Мы идём через нарядный Квинсмер, где на каждом шагу — ювелирные и обувные магазины, компьютерные супермаркеты и мода центральных улиц, родом из десятиэкранного киноцентра и Девственного Мегамагазина, впаривающего американские блокбастеры и американский гангста рэп, разворачиваемся у Смите и оказываемся в конце центральной улицы, где на перекрестках стоят прикольные пабы и пивняки для бюргеров. Светофоры не работают, и автобусы перекрыли дорогу. Стучат отбойные молотки, и летит песок. Толпа течёт мимо, любопытная молодёжь, а вон бабка в сари тянет ребёнка вперёд, три рябых мужика с мятыми пивными банками. За магазином — лабиринт домов, автостоянок и строек, больница, куда ходят дети, а на центральной улице всё убрано, как те западные городишки в прериях, где на витринах магазина ни пятнышка грязи, и всё похоже на декорации к фильму.

Мы сидим в кафе с двумя кружками чая, с полчаса смотрим в окно, допиваем и садимся в машину. Она никак не заводится, и я открываю дроссель, газ в пол, слушаю движение двигателя, знаю, или аккумуляторы окончательно сядут, или я всё-таки её запущу, искорки жизни — и стартер наконец-то схватывает. Я показываю Люку дома и заводы, магазины и супермаркеты, склады и торговые центры. Что дальше, не знаю. Он не хочет идти знакомиться с дядей и дедом, приходит в ярость, когда я их упоминаю. Не понимаю, но не давлю. Если гены Смайлза видны в его лице, то их же я вижу в его поведении. Он счастливый парень, но сейчас он молча смотрит на меня. У меня есть вопросы, кое-что я хочу знать. Но с чего начать? Понятия не имею. Наверно, и посмотреть мало что осталось, у нас нет ни известных мест, ни классической архитектуры, простая жизнь, как и в куче других мест. К счастью, я тут приобрёл специальную лопатку для старика, говорю Люку, что мы едем на участок. Он разговорит парня. У него есть опыт. В смысле, я про отца.

— А ты кем работаешь? — спрашивает Люк, когда мы отъезжаем. Говорю ему, я работаю на себя, что я люблю музыку, но предпочитаю слова, социальные тексты, которые сегодня задвинули в сторону. В песнях есть ответы, которые трудно найти в книгах, они окунаются в твою жизнь и заставляют тебя улыбнуться, говорят вещи, которые ты и так знал, но не мог облечь в слова. Музыка и я. Говорю, я капиталист, ещё думаю и добавляю, я делаю что хочу. Я сам себе начальник, продаю и кручу записи, зарабатываю достаточно, чтобы и деньги на жизнь были, и время свободное. Про билеты и траву рассказывать не стал.

— Мы с тобой сильно похожи, — смеётся он, успокоившись. Может так оно и есть, только он облегчённая версия, ещё не вошёл в силу, ещё может сломаться.

— Я хочу зарабатывать музыкой, но мне интересней звук. А я-то удивлялся, почему у тебя по всему дому разбросаны пластинки.

Я готов броситься в спор про звук и текст, но в той музыке, которую слушает он, куда более жёсткие грани, чем в идиотских диско и хаусе, жёсткий домашний звук в мягкой эпохе коммерции, сейчас другое время, всё растворяется и облагораживается, следуя американской модели. Хотя, с точки зрения логики драки между модами, рокерами, скинхедами, пакистанцами, небритоголовыми [45] , Ангелами Ада, парнями в бутсах, латиносами, Тедди, панками, соульщиками, рокабилльщиками, гопниками, футбольными фанами, всеми мыслимыми и немыслимыми асоциальными элементами — просто драки людей друг с другом, мне так кажется. Мы едем мимо футбольного стадиона города Слау, и я тру о «Smash The Discos», классике The Business. Ненавижу, блядь, диско. Ничего не могу с этим поделать. Это в крови.

Я не в курсе, что Люк знает об отце, кроме того, что тот покончил жизнь самоубийством. Интересно, знает ли он, почему. Меня трясёт от воспоминаний, в том доме и сейчас должны жить люди, им наверно снятся кошмары, два самоубийства в одном доме, в паре футов друг от друга. Прикинь, я тоже точно не знаю, почему Смайлз повесился. Одна из четырёх причин. Он сломался, когда нашёл маму в ванне, что имеет смысл, но почему так поздно, и если посмотреть назад, многое объясняют фотографии «Солнечные Улыбки», то одиночество, которое он чувствовал. Может, что-то в его характере, ген саморазрушения, ждущий своего часа, и, опять-таки, если вспомнить про его мать, в этом есть смысл. Третье, побои отца, но я бы не стал на это ставить. Многих поколачивают, но они же не вешаются. Четвёртое, когда он нахлебался воды, у него повредился мозг или что-то сдвинулось, что и так в нём было. Врачи сказали, что всё в порядке, когда он выписывался из больницы, но прежним он так и не стал.

Как и всё в жизни, я думаю, был целый букет причин. Пускаю всё на самотёк, жду, пока Люк что-нибудь скажет или спросит. У меня нет других вариантов. Паркуюсь, и мы заходим в ворота. Говорю Люку подождать минутку, я сейчас предупрежу отца, он же знал Смайлза. Иду, объясняю ситуацию, зову Люка.