Субмарина - читать онлайн книгу. Автор: Юнас Бенгтсон cтр.№ 74

Солнце зашло. Других детей всех позвали, одного за другим. А мы все сидели во дворе. Стало холодать. Когда новый мамин друг вошел под арку, мы его уже ждали. Мы были не особо здоровыми, но все равно, наверное, было больно, когда мы ударили его молотком и разводным ключом. Ударили его, он упал, и мы продолжили бить. Сказали, чтобы он держался подальше. Сказали, чтобы не звонил. Сказали, чтобы не приходил ни сюда, ни в столовую. Что нам не нужен еще один братик. Что мы не хотим хоронить еще одного братика. Он уполз из арки. Мы убрали инструменты обратно в подвал, ополоснулись под краном, из которого управдом мыл двор, посмотрели друг на друга. Поднялись к матери. Доели остатки их пирога, допили кофе с молоком.

66

Я отвел Мартина в сад. Один бутерброд у него с черным хлебом и индюшачьей грудкой, другой — со вчерашней котлетой. По дороге домой поглядываю на часы, в воздухе пахнет весной. В такой день, как сегодня, не хочется спешить, но меня ждет Карстен. Когда речь идет о наркотиках, по джанки можно часы выставлять: у голода нет выходных. Захожу в квартиру, переодеваюсь в пальто — в нем больше внутренний карман, — из коробки в шкафу достаю двадцать пакетиков, кладу их в обложку из-под диска. Я жду автобуса, когда звонит Карстен. Он произносит буквально два слова, и связь прерывается. Это уже пятая карточка оплаты за год. Скромный бизнесмен. Сижу в автобусе, когда раздается второй звонок.

— Я сегодня не могу.

— Что?

— Не могу. Сегодня не могу, прости.

— Да ты вообще что?

Двери открываются, я выхожу, как-то не хочется орать на весь автобус о наркотиках.

Сворачиваю в переулок, подальше от чужих ушей.

— Да что это значит — ты не можешь? Должен смочь!

— Я заболел. Мне очень плохо.

— Что? Хлопковая лихорадка?

Когда наркоман колется, он использует для фильтрации кусочки ваты. А когда кончается героин, приходит время собирать эти кусочки. Их кипятят и колют то, что получилось. Бактерии, грибок, микробы обожают влажные белые комочки, разбросанные по полу грязной однушки. Это знают все, кто сидел на игле. Но когда твой мозг грозит взорваться, тебе не до капризов. Когда из стен появляются чудовища, хватаешься за любую возможность.

— Хлопковая лихорадка?

— Нет-нет.

Скажи он «да», я бы его проклял. Я дал ему хорошую цену, обеспечил хорошим качеством. И количеством, достаточным и для него, и для его девушки, живущей на Энгхаве-плас, — она ставилась раз в день.

— Нет, живот. Не знаю, что такое. Всю ночь просидел на толчке.

— Болит живот? Попей теплого молока, черт тебя подери!

— Я оделся, собирался успеть. Но дальше прихожей не ушел — наделал в штаны.

— И что дальше?

— Марианна сказала, чтобы я ложился в кровать.

Бросаю трубку.

Ему сорок, бо́льшую часть жизни он просидел на игле, а теперь его мадам устроила ему санаторий на диване, с горячим шоколадом и телевизором. Я проклинаю себя за то, что так щедро снабжал его героином, а теперь он сэкономил, а теперь он может себе позволить валяться дома и колоться и сидеть на больничном. Валяться в свое удовольствие, пока я тут бегаю по городу с двадцатью дозами в кармане. Чертов мудак, пиявка. Сначала Хеннинг, теперь Карстен. Я знаю, что произойдет. Эти пиявки присосались прочно. Эти пиявки не отцепятся, пока я не окажусь на улице с такими же дикими глазами, как у них. Пока у меня не заберут Мартина. Пока мне не придется зарабатывать деньги ртом и задницей и рассказывать о временах, когда у меня были четыре больших пакета. Через неделю передо мной будет стоять хорват с полной сумкой и потребует денег.

Я дошел до школы, переменка. Дети бегают друг за другом, стучат мячом о кирпичную стену, на асфальте нарисованы классики, до такой степени стертые ветром и дождем, что, если не знаешь, и не разглядишь. Но девочек это не смущает, они кричат друг на друга, смеются: «Черта!» — показывая на невидимую линию.

Вот одна сражается со своим платком, прыгает дальше. Я не спеша выкуриваю сигарету. Забавно наблюдать, как играют дети, на это стоит посмотреть. Одежда на мне дорогая, часы швейцарские, стоят месячную зарплату. Я больше не похож на педофила. Я думаю. Думаю, думаю, думаю. Я не хочу быть Карстеном. Я не хочу быть Хеннингом. Я не хочу быть Майком, не хочу, чтобы меня съели черви. Хорват должен получить свои деньги.

Я возвращаюсь на Нёреброгаде, сажусь в автобус, идущий в центр. Двадцать штук, столько я никогда не продавал за день. Но это возможно.

Кладу сумку в шкафчик в Глиптотеке. Вынимаю десять упаковок, они как раз помещаются у меня в кулаке. Проходя мимо охранника, коротко киваю.

Иду по улице, сегодня продать нужно много. Десять штук — и домой. Завтра Карстен поправится. Послезавтра Карстен найдет еще одного, чтобы работал на меня. У меня чуть больше недели. Успею. Пара быстрых сделок за церковью. Все проходит легко, давненько я не был на улице, но народ не понаслышке знает о качестве. Иду дальше.

Меня хватают за плечо. И только. Слышу, как на тротуар сзади заезжает машина Приглушенный звук радио. Я чувствую запах табака исходящий от его одежды. Рука на плече — хватка надежная, основательная.

Я бегу. Сую пакетики в рот. Думаю: а я их плотно закрыл? А я их плотно запаял? Я почти добежал до перекрестка, и тут ноги подо мной подкосились. Я уткнулся лицом в тротуар, я вижу темные пятна от раздавленных жвачек.

Он глотает! — кричит кто-то. Он глотает.

Меня хватают за шею, пальцы пахнут табаком. Пытаются помешать мне проглотить.

67

Они говорят мне: если у тебя что-то есть, если ты что-то проглотил, лучше тебе прочистить желудок. Ради тебя самого. Просто совет. И дают мне спортивное приложение к какой-то газете. Могу почитать о теннисе и женском футболе. Предлагают попить кофе.

Я отказываюсь. В моей куртке они находят пачку сигарет и дают мне две штуки.

Я чувствую это. На секунду отключился, и теперь во рту полно пены. Проклятье! — слышу я. Следователь вскакивает, повалив стул. Держит мне голову, а пена все идет. Он кричит: позвоните в «Скорую»! Быстро!

Я все булькаю, пена так и валит, как будто выпил бутылку шампуня. Горло саднит, и я замечаю, что из носа тоже пошла пена. И одновременно возникает мысль: дали бы они мне поспать. Дали бы мне поспать, в самом деле, я, может, сообразил бы, как все это объяснить. Так вот и пляшем: я на коленях, следователь меня поддерживает, а у меня изо рта пена все идет и идет.

В машине «скорой помощи» полный шухер. Мне делают уколы. Я за свою жизнь много игл перевидал, но не таких длинных, как та, что они приготовили. Это, наверное, для сердца А для чего еще, думаю. Зачем впрыскивать желтоватую жидкость в легкие? Наверное, для сердца Пена больше не идет, но тело сотрясается, и надо мной в ускоренном темпе выкрикивают иностранные слова, сокращения.