Портрет Невидимого - читать онлайн книгу. Автор: Ханс Плешински cтр.№ 56

Хорошие шансы привлечь внимание моего друга имели французские и британские политики. Пусть de facto они делали для своих граждан меньше, чем их немецкие коллеги, зато на них, парижанах и лондонцах, еще лежал отблеск прежнего имперского величия. Их политика была, конечно, мелкомасштабной, но они хотя бы проявляли дар красноречия, причем по достойным поводам. «Создается впечатление, будто все они хотят соответствовать пожеланиям, высказываемым в еженедельных опросах общественного мнения. А пожелания эти базируются на принципе максимального удобства…»

Ежедневные «мыльные сериалы» мелькали на экране без звука, Фолькер использовал их как фотообои. Та же судьба была уготована всем фильмам, в которых стреляли больше, чем два-три раза, или актеры подолгу кричали, или взрывались бульдозеры, или в ледяных горах сталкивались оснащенные лазерным оружием боевые машины. Насилие и вообще примитивные проявления агрессии, как бы замечательно они ни были сняты, утвердиться в этой квартире не могли.

Интервью со скороспелыми знаменитостями порой, если затягивались надолго, доводили Фолькера до буйных приступов ярости. Мне вспоминается в этой связи один красивый и темпераментный немецкий киноактер, который с экрана — а Фолькер сидел за столом — рассказывал о своей работе с болгарской съемочной группой: «Я хочу сказать… вот дерьмо… в каком-то смысле мне там пришлось несладко. Партнеры клевые… Но сценарий дерьмовый… его то и дело меняли. А когда ты не знаешь, чего эти дерьмоеды от тебя хотят… Боевик, правда, получился классный, несмотря на дерьмовое начало… Тут надо было, да, в каком-то смысле подстроиться… Ты думаешь: «Вот дерьмо, куда же я вляпался?», но потом все-таки кое-что получается. Нас день за днем кормили каким-то блевотным супом, ты говорил себе: «Какого дьявола меня сюда занесло?» И все-таки я в каком-то смысле со своей задачей справился… Дерьмо, о'кей, а что мне оставалось делать?»

— Для того ли проживало свою историю человечество? — Возмущенный Фолькер вскочил с вертящегося кресла. — Чтобы от всей этой истории остались только словечки дерьмо, в каком-то смысле, блевотный? В такое даже поверить трудно!

От новой кинозвезды, мечтавшей попасть в Голливуд, он с отвращением отвернулся.

— Сейчас никто уже не следит за речью, — попытался я его успокоить.

Когда Фолькер злился, я наклонялся и пальцами растягивал ему рот, чтобы получилась улыбка.

— Забудь! — Внешние манипуляции с Фолькеровой мимикой все-таки воздействовали и на внутреннее состояние моего друга. — Видишь, сейчас ты опять все воспринимаешь в более радужном свете.

Наибольшим уважением в этом жилище, рассчитанном на полтора человека, пользовались культурные передачи Австрийского телевидения. По качеству они были несравненно лучше немецких. Гости венской телестудии не просто отвечали на вопросы — им давали время подумать. В паузах ведущая улыбалась, или даже как будто размышляла сама: «Позже мы еще вернемся к «Тангейзеру», господин Баренбойм [268] ». В ночной программе Фолькеру больше нравилась маленькая, всегда одетая в черное, в какой-то момент вдруг сменившая место работы фрау Резитарис, чем ее высокая и элегантная преемница: «Господин Шлингензиф, [269] вы уже два года назад предъявили обществу требование: «Попытайтесь понять неонацистов!» Двигала ли вами симпатия к ним, или вы хотели таким образом снискать скандальную известность?»

Лучшим прибежищем для моего друга со временем стали фильмы о животных. Я тоже, вместе с ним, наслаждался целительными вылазками в царство сурков, трудолюбивых дятлов, неутомимо прыгающих лососей. В этих документальных лентах все редуцировалось до элементарно-необходимого, и зритель мог спокойно поразмышлять об истоках жизни. Грубость и избыточная рефлексия отсутствовали. Любое движение плывущего пингвина было совершенным и не требовало никаких разъяснений. Носорог, ворочающийся в теплом иле и удовлетворенно пофыркивающий, напоминал нас самих.

— У него нет души, — сказал я, чтобы спровоцировать Фолькера.

— Помолчи! Смотри лучше, как он рогом чешет ягодицу своей женушке.

«Исступление», «Головокружение» Хичкока оставались для него святынями. Хотя сэр Альфред предпочитал показывать на экране ужасное, даже самые знаменитые киноленты, такие как «Гражданин Кейн» или «Миссия невыполнима», [270] уступают его фильмам по части юмора и умения играть со зрителем.

— Сейчас покажется сам Хичкок.

— Где?

— Он будет стоять возле Темзы, когда волны вынесут на берег очередную жертву «галстучного убийцы». [271]

— Сегодня я иду на концерт.

— Пойти с тобой?

— Нет.

— Что будешь слушать?

— Баха.

Мне показалось, я понял.

Один только раз ему, что называется, повезло. Он приобрел лотерейный билет. И выиграл автомобиль! В выигрыш мы поверили лишь когда «Южнонемецкая поэтапная лотерея» прислала нам соответствующие официальные документы и фотографию «фольксвагена» New Beatle. Но машину мы так и не увидели, не проехали на ней ни одного метра. Фолькер продал ее прямо с завода — после чего мог, уже не задумываясь о непозволительных тратах, ездить на поездах сколько душе угодно.

Работы Эдгара Энде — вот что было его жизненным эликсиром.

Нойштадт-ан-дер-Вайнштрассе, Берлин, Гармиш… [272] В самых разных местах вступал он в разговоры с учительницами, с библиотекаршами. И постепенно у него созрел план.

— Детей надо привлекать к фантазийному искусству.

— И как это осуществить?

— Я буду проводить экскурсии для школьников.

— Ты?!

Несколько раз мне довелось при этом присутствовать. Фолькер производил на всех впечатление раскрепощенного, уверенного в себе человека. После хэппенингов шестидесятых годов, работы над своими романами, целых месяцев, прожитых на краю бездны, он теперь договаривался с директорами школ о том, в какое именно время лучше рассказывать восьми- или десятилетним ребятам об истории возникновения «Слепой сказительницы» и «Конькобежца» Эдгара Энде.