Ирина не могла понять, почему Рэмси неуверенно потоптался у стола и почему, вместо того чтобы начинать партию, поплелся совещаться с судьей. Еще более странным было заявление судьи: «Партия, Ронни О’Салливан», хотя ни один из игроков не выполнил ни одного удара.
Джек поспешно убежал и, вернувшись, громко зашептал ей на ухо:
— Твой мужик забыл мелок.
— И что? — прошептала она. — Ему никто не мог одолжить?
— Дело не в этом. Это штраф. Один проигранный фрейм. Целый чертов фрейм.
Не дав Ронни забить ни одного красного, Рэмси провел серию. Сделав невероятное усилие, чтобы привести себя в форму, он выполнил сильнейший удар («фол!»), но не смог заставить биток коснуться шара. Трибуны зашумели в негодовании, заставляя вмешаться судью: «Успокойтесь, пожалуйста!» Лежала ли ответственность за состояние Рэмси полностью на его жене? С момента их приезда в Шеффилд Ирина пыталась вбить в его голову, что с ее стороны было бы невероятной глупостью встречаться с мужчиной, которого она сама бросила ради Рэмси. После триатлона плача, криков и борьбы в туалете, когда в дверь постучали вызванные соседями работники отеля, он, кажется, ей поверил, но к тому времени уже наступило утро. На сборы оставалось достаточно времени, но они еще не преодолели весь путь от ссоры к примирению, поэтому опять оказались в кровати — отсюда и вызывающий внешний вид Рэмси. Она надеялась, что секс немного его взбодрит, но сейчас печальный результат могла наблюдать не только она, но и миллионы зрителей канала Би-би-си, которым представлено доказательство того, что полная страсти утренняя схватка окончательно лишила Рэмси сил. Но ведь в этом мире существует особенная вселенная, в которой не случается ошибок, в которой нет места обвинениям — там имеет значение лишь то, что происходит.
А происходящее было ужасно.
Для Ронни О’Салливана исходивший от соперника явственный запах сорокаградусного напитка, вероятно, стал напоминанием о неприятных моментах собственной жизни. Кроме того, невыполненные удары противника, которые тот с легкостью демонстрировал еще в семилетнем возрасте, заставили вспомнить о партиях, им самим проигранных когда-то в раздражении. Может быть, он был в ужасе от возможности увидеть, как в зеркале, себя самого в юности или предположить, каким имеет все шансы стать в пятьдесят. В любом случае чем небрежнее Свист отправлял шары в любые направления, кроме луз, тем тщательнее Ронни расчищал оставленное после этого месиво. Зрелище было вполне себе гастрономическое: неуклюжий владелец ресторана, сидя за накрытым к ужину столом, разбрасывает вокруг себя крошки, а ловкий официант проворно убирает за ним все маленькой щеточкой с совочком.
Знакомые ей по прошлым турнирам фанаты, чьи футболки представляли надпись «Д-А-В-А-Й, Р-Э-М-С-И», разместились в среднем ряду, но после перерыва В, Й, С, И, Э так и не вернулись, а оставшиеся Д-Р-А-М-А выглядели вместе трагично.
Когда первая сессия была проиграна Рэмси всухую восемь — ноль, Ирина поднялась со своего места, но ее остановил Джек.
— Ты уже достаточно на сегодня сделала, дорогуша, теперь позволь мне с ним поговорить.
Она долго ждала, пока, наконец, появился Джек и сообщил, что «их величество» отказывается открывать. Ее попытки достучаться до него также не увенчались успехом, по ту сторону двери слышался лишь звон бьющегося стекла. Ирине ничего не оставалось, как вернуться в их номер в отеле.
Перед началом второй сессии Ирина, ссутулившись, сидела на своем месте, Джек даже не сделал попытки с ней заговорить, что она сочла благословением свыше. Зал сверкал огнями, на лицах зрителей не было и намека на предвкушение захватывающей борьбы между двумя великими мастерами, не было и перешептывания и толкания локтями, как бывает в ожидании стриптиз-шоу.
Рэмси представил и песню, и танец. Поскольку он провел несколько часов запершись в комнате отдыха, волосы его были растрепаны, подбородок по-прежнему покрывала щетина, одежда имела такой вид, будто он мыл ею пол, в целом он походил на Алекса Хиггинса двадцатилетней давности, когда тот зарабатывал свою репутацию.
Ирина видела несколько видеозаписей и понимала, что он копирует самые вопиющие манеры Алекса. Рэмси сидел вытянув и широко раскинув ноги, на лице его при этом волны скуки и раздражения происходящим плавно сменяли друг друга. Каждый удар он выполнял демонстративно и напоказ, словно выступал в «Ути-клубе». Шар четыре-пять раз отскакивал от бортов, и зрелищность такого удара была несомненна, нужный шар падал в лузу, но было ясно, что Рэмси даже не задумывается, какова будет позиция на выходе. Вместо того чтобы постараться скрыть свое состояние, он красовался перед публикой. Демонстративно покачиваясь, проходил от стола к креслу и взахлеб выпивал «Хайленд спрингс», словно это не простая минеральная вода, а бодрящий напиток.
Если в первую сессию Рэмси не мог играть по объективным причинам, то вечером его поведение было просто оскорбительным, Ирина никогда не видела мужа в таком состоянии. Когда преимущество О’Салливана было десять фреймов против нуля, Рэмси проворчал что-то похожее на «Гребаный педик!». Но что бы это ни было, он не мог не получить предупреждение, а следующее замечание за «некорректное поведение» грозило отстранением от игры. О’Салливан завершил великолепную серию из ста тридцати трех очков, Рэмси не только не постучал по краю стола, что в снукере равносильно снятой в знак уважения шляпе, но и делано закатил глаза. О’Салливан ответил жестом бильярдного этикета, который произвел бы впечатление и на Эму Вандербильт, — оставил последний черный шар на сукне после завершения фрейма. Рэмси должен был понять, что не просто отдал сопернику финал, но и потерял душу. Хиггинс бросил вызов спорту из высокомерия; Рэмси же сделал это от ненависти к себе.
Из ребят в черных футболках остались лишь Д и А. После перерыва они решили, что да, действительно они правы, и ушли. Представление окончилось, и Ирина тихонько постучала в дверь комнаты отдыха Рэмси. На этот раз он открыл ей. Он был по-прежнему растрепан, пепельно-серое лицо выглядело мрачным и напряженным. Увлекшись театральным распитием минеральной воды, он точно не проглотил ничего другого.
Рэмси молчал. Он позволил ей обхватить руками его помятый жилет и положил безжизненные плети рук ей на спину. Она провела ладонью по его щеке и сказала, что вернется через минуту; Ирина сообщила ожидавшим за дверью журналистам, что мистер Эктон не здоров и не готов давать послематчевое интервью. Когда она вернулась, Рэмси так и стоял посреди комнаты. Она взяла с дивана и протянула ему пальто, он посмотрел на нее ничего не выражающими глазами и запихнул руки в рукава. По дороге к выходу ей приходилось отталкивать микрофоны, и в каждом ее жесте было нечто зловещее. Рэмси шел рядом, ни словом, ни взглядом не выразив протест, а ведь прикасаться к самому святому — к Дениз — было запрещено даже его жене. Однако, если бы Ирина не убрала кий в футляр и не несла его сейчас, Дениз так и осталась бы валяться на полу.
Увы, на этом все не закончилось. Финал чемпионата мира предполагает тридцать пять партий, разделенных на четыре сессии, проходящие в два дня. В тот вечер Рэмси позволил накормить себя ужином в номере. Он механически подносил вилку ко рту и был похож на могильщика, бросавшего землю в яму. Он не выпил ни глотка алкоголя, но бесчисленное количество стаканов воды. Он по-прежнему молчал. Затем он проспал десять часов, прижав к себе Ирину, как подушку, после чего встал, принял душ, побрился и съел питательный завтрак, вкус которого, кажется, даже не почувствовал. Он облачился в черные брюки, белую рубашку и жемчужного цвета жилет — все было приведено в порядок и недавно доставлено служащими отеля. Галстук повязан ровнее линии горизонта.