Где ж это видано?! - читать онлайн книгу. Автор: Серж Жонкур cтр.№ 25

— У вас что, фальшивые паспорта?

Возможно, мы получили их за победу в викторине на банке кофе «Вокруг света за восемьдесят вопросов»… Даже не улыбнувшись, они отвели нас в другое помещение, чуть поодаль, где атмосфера была еще менее гостеприимная, чем в зале прибытия. Здесь на дальней стене висела батарея мониторов камер слежения, демонстрирующих тысячу и один вид на город. И, раз уж телевизор включен, его надо смотреть, этим-то мы и занялись. Мрачные паркинги и переполненные залы, транспортные потоки и толпы прохожих, общим планом проспекты, крупным — двери дорогих отелей, бесконечная вереница людей, безнадежно запутавшихся в собственных проблемах, с периодическим наездом камеры на самых подозрительных из них… В этой обстановке мы сразу растерялись, опешили, будто очутились в самом центре города. Широкие, как в сериалах, авеню, запутанные перекрестки, публика самая разношерстная: и мелкая сошка, и видные персоны, бабуля, похожая на Барби, и молодцы, накачанные поливитаминами, а среди всего этого — куча ребятни, хуже, чем на переменке в школьном дворе, — подростки, вооруженные, как авианосцы, и столь же реактивные. Тут сериалы не врут, такие в два счета угробят и разбираться не станут. Именно эта их радикальность частенько приводит к стычкам, их нежелание разбираться в деталях вынуждает их к агрессивности, и если мы в качестве сценария довольствуемся незатейливыми интригами, видя целую вечность в двухкомнатной квартире, двух-трех чувствительных любовниках, чтобы было с кем перекинуться словечком, то этим ребятам требуется конкретика, лихо закрученный сюжет и, главное, однозначные персонажи.

Только бабуля находила все это занимательным, смотрела не отрываясь, как дома перед телевизором. Она так давно поглощала их сериалы, так давно приобщилась ко всей этой обстановке, что, понятное дело, сейчас ей все казалось знакомым. Некоторых людей она даже знала по имени. На всех перекрестках старухе чудилась надпись «Dallas», она угадывала названия районов и знала номера авеню — в общем, была единственной, кто чувствовал себя здесь как дома, совершенно естественно. Ни длиннющие автомобили, ни воющие повсюду сирены, ни красотки в мини-юбках, ни здоровяки в рубашках с короткими рукавами — ничто ее не удивляло. А тот высокий брюнет вон там, это случайно не Магнум [14] ? А вон та, гляди, она часом не из «Мстителей» [15] ? — «Да нет, бабуль, „Мстители“ — это английский сериал». — «А я вам говорю — они…» Бабуля, заткнись, и вообще выключи эту штуку. Мы всю эту дребедень знаем наизусть, знаем, кто из них скоро помрет, а кого в конце концов посадят, нам уже лет двадцать крутят эти фильмы, двадцать лет мы смотрим одно и то же, и дома-то уже все это осточертело, не будем же мы теперь себя этим пичкать еще и вживую… Так, все, пошли быстро, уходим.

Таможенники, как оказалось, были настроены нас пропустить, угостить-таки нас своим Новым Светом, как холодной лапшой, на что мы ответили им разворотом на 180 градусов, мол, пускаете вы нас или нет, сегодня мы плавать не будем…

А бедный Болван так и остался стоять разинув рот.

— Ты не обижайся, но мы уже все здесь видели и знаем эти места как свои пять пальцев, и зачем тащиться так далеко, чтобы увидеть то, что и так каждый день видишь дома, уж лучше просто смотреть сериалы.

* * *

Возвращение было трудным, особенно для Болвана.

Для него это означало полный крах и возвращение к пиву с пиконом. К тому же наступали времена, не самые подходящие для жизни в деревне, когда солнца становится все меньше и меньше, а тень от сараев закрывает двор уже к трем часам пополудни. А самое печальное заключалось в том, что к горечи поражения добавилась злость: видимо, он сердился на нас, считал нас виноватыми в «нормальности», корил за полное отсутствие азарта.

Чтобы загладить вину, чего мы только Болвану не предлагали: подкидывали идеи картин из сельской жизни, документальных фильмов, которые будут ценны своей жизненной достоверностью, да и аппаратуру наконец можно будет использовать по назначению. Для него одного мы готовы были разыграть тысячу и одну сцену из далекого прошлого, тем более что в наших краях это прошлое имело неприятную склонность к незыблемости. Нам даже не нужно было ничего выдумывать, чтобы показать ему настоящую деревенскую жизнь: как чистить тягловых лошадей, пахать сохой, сеять вручную или молоть цепами — чтобы все это изобразить, достаточно было чуток порыться в сарае и извлечь оттуда всякую рухлядь для воссоздания духа старины. Если же он предпочитал, заснять что-нибудь более душещипательное, этакое социально значимое, то мог просто запечатлеть всю неустроенность нашего быта, все те хитроумные приспособления, что заменяют нам удобства, и сделать поучительный репортаж о пользе житейской смекалки в противовес современному экономизму, чтобы люди своими глазами увидели, как живут те, кому всегда отказывают в каком бы то ни было кредите. Чтобы растрогать любого горожанина, ему достаточно показать мамину раковину у окна, каменную раковину, которая заменяет нам и ванную, и посудомоечную машину. Ему достаточно перечислить все уловки, благодаря которым у нас в доме всегда тепло при полном отсутствии отопления, или показать, как мы из коров получаем сливки и моем ноги ключевой водой. А если он делал ставку на более позднее эфирное время, на интеллектуалов, которые поздно ложатся спать и у которых есть свободное время, чтобы чему-то учиться, то мог бы взглянуть на наше многочисленное семейство с этнологической точки зрения и детально исследовать своеобразие нашего уклада. Из лингвистических особенностей довольно было бы отметить наше тонкое чувство языка, благодаря которому мы всегда говорим громко и задираем друг друга каждой фразой, наше красноречие, емкость реплик и звучание крещендо — незаменимое средство, чтобы вывести кого-нибудь на чистую воду, особенно действенно, будучи приправленным крепким словцом.

За отсутствием грандиозных сюжетов можно сделать репортаж о Тоторе-среднем для какой-нибудь передачи из серии «Моя семья» — о занятиях странного ребенка, о том, как из ущербности рождается сила. Для пущего психологизма можно запечатлеть этого маленького вундеркинда среди нашей суровой действительности (суровую действительность дать крупным планом): вот Тотор сидит и пишет на краешке стола, заставленного посудой, поэт среди тарелок с едой, напротив восседает бабуля, подрагивая, как пламя свечи, — чтобы подчеркнуть, насколько обстановка неблагоприятна для какого-либо творчества… Конечно, такие кадры не покорят мир, и Пулитцеровской премии они не принесут, но зритель уж точно не останется равнодушным!

Только вот его все это не вдохновляло. Надо полагать, он ни за что на свете не желал увидеть в нас просто людей; надо полагать, ему не было никакого дела до нашей неповторимости. Мрачно отвергая все наши предложения, он продолжал твердить, что настоящий наш талант, наш божественный дар кроется в другом и что он по-прежнему уверен, что ни в коей мере его не переоценил. В конце концов он стал во всем винить себя: мол, главная проблема заключается в нем, и именно из-за него все пошло прахом. Бедняга, он был настолько подавлен, он так убивался, что в какой-то момент мы даже испугались, как бы он сам не выкинул нам номер — как бы нам однажды утром не обнаружить его висящим над кроватью, под прицелом камеры, работающей в автоматическом режиме. Как утешить человека, который весь день только и делает, что пересматривает отснятый материал, уныло пялясь в экран осовевшим взглядом, что сказать человеку, в отчаянии пересматривающему километры пленки, целые кассеты, на которых не происходит ровным счетом ничего, ни малейшего события, а вся интрига состоит лишь в том, чтобы не забывать их вовремя менять.