Одетта. Восемь историй о любви - читать онлайн книгу. Автор: Эрик-Эмманюэль Шмитт cтр.№ 29

— Потому что он женат.

— А у них есть дети?

— Нет.

— Тогда почему он не расстанется с женой?

— Потому что она сумасшедшая.

— Что, простите?

— Совсем чокнутая. Она немедленно покончит с собой. Даже еще хуже. Она способна на все. Мне кажется, он и боится ее, и в то же время жалеет. Зато к нам он относится замечательно, и ему удалось убедить и нас с мамой, и моих сестер, что он не может жить иначе.

— Ах, значит, у вас есть сестры?

— Да. Две младших сестры. Десять и двенадцать лет.

Хотя мальчик продолжал говорить, я больше не слышала ни слова, в голове все гудело. Я не уловила ничего из его дальнейшего рассказа, хотя именно это представляло для меня наибольший интерес; я упорно твердила себе: у Самюэля есть другой дом, он завел полноценную семью, а со мной остается, прикрываясь моей мнимой неуравновешенностью.

Удалось ли мне как-то объяснить ему свой поспешный уход? Не знаю. Во всяком случае, я вызвала такси и, едва захлопнулась дверца автомобиля, разразилась слезами.

Худшего периода, чем последующие недели, у меня еще не было.

Я утратила всяческие ориентиры.

Самюэль стал мне совершенно чужим. Все, что мне казалось в нем незыблемым: уважение, которое я к нему испытывала, доверие, на котором основывалась моя любовь, — все это улетучилось; он вел двойную жизнь, любил другую женщину в другом парижском квартале, женщину, которая родила ему троих детей.

Главным образом меня мучили дети. Здесь мне было нечем крыть. С женщиной, с соперницей, я в каком-то плане могла вступить в единоборство… но дети…

Я плакала с утра до вечера, не в силах скрыть это от Самюэля. Попытавшись наладить диалог и потерпев неудачу, он стал меня умолять пойти на прием к моему психологу.

— Моему психологу? Почему моему психологу?

— Потому что ты его посещала.

— Почему ты приписываешь его мне? Он что, специально создан для того, чтобы лечить меня? Меня одну?

— Прости. Я сказал «твой психолог», хотя следовало сказать «наш психолог», ведь мы оба годами ходили к нему.

— Да, для этого он и был нужен.

— Изабель, это было очень полезно, это позволило нам принять себя такими, какие мы есть, принять свою судьбу. Я отправлюсь на прием вместе с тобой.

— Но почему ты хочешь, чтобы я шла к психологу, я не сумасшедшая?! — кричала я.

— Нет, ты не сумасшедшая. Но все-таки, когда болят зубы, идут к дантисту, когда болит душа, идут к психологу. Ты должна довериться мне, я не хочу оставлять тебя в таком состоянии.

— Почему? Ты собираешься бросить меня?

— Что ты говоришь? Напротив, я заверяю, что не хочу оставлять тебя в таком состоянии!

— «Оставлять тебя». Ты сказал «оставлять тебя»?

— Изабель, ты и правда на грани нервного срыва. А у меня такое впечатление, что я скорее раздражаю тебя, чем успокаиваю.

— С этим не поспоришь!

— Ты что-то имеешь против меня? Скажи. Скажи, и покончим с этим.

— «Покончим с этим»! Вот видишь, ты хочешь бросить меня…

Он обнял меня и, несмотря на мою жестикуляцию, нежно прижал к себе.

— Я люблю тебя, слышишь? Я не хочу покидать тебя. Если бы я хотел, то давно бы уже сделал это. Когда…

— Знаю. Что толку говорить об этом.

— Но ведь неплохо поговорить об этом время от времени.

— Нет. Бесполезно. Табу. Входа нет. Никто не войдет. Кончено.

Он вздохнул. Прижатая к его груди, плечам, убаюканная тембром его теплого голоса, я начала успокаиваться. Но стоило ему уйти из дому, как я вновь начинала обмозговывать ситуацию. Что если Самюэль остается со мной из-за моего наследства? Человек посторонний ответил бы утвердительно, ведь Самюэль был просто советником в большой издательской группе, тогда как я унаследовала несколько миллионов евро и массу недвижимости. Однако мне было хорошо известно крайне щепетильное отношение Самюэля к моему капиталу: после нашей свадьбы он продолжал работать лишь для того, чтобы не зависеть от меня, чтобы дарить мне подарки из «собственных средств»; он отклонял любые попытки подбросить ему денег, в свое время настоял на том, чтобы мы подписали брачный контракт, подразумевавший раздельное владение имуществом. Ничего похожего на алчного, корыстного супруга-альфонса. Почему же он остался со мной, если на стороне его ждали эта женщина и дети? Может, он недостаточно любил ее, чтобы делить с ней жизнь? Да, может быть… Он не осмелился сказать ей… У нее такая банальная внешность… Он использует наш брак как предлог, чтобы его не захомутала эта маникюрша… А по сути предпочитает мое общество… Но дети? Я знала Самюэля: как же он смог противостоять желанию, настоятельной необходимости жить рядом со своими детьми? Причина, которая мешает ему, должна быть весьма весомой… Что же? Может, дело во мне? Но я не смогла дать ему детей… Стало быть, это малодушие? Малодушие, лежащее в основе характера? То малодушие, которое мои подруги считают основным свойством мужского пола… Не придя к концу дня ни к какому определенному выводу, я решила, что его юный сын, вероятно, был прав: должно быть, я впадаю в безумие.

Состояние мое ухудшалось. Состояние Самюэля тоже. По странной эмпатии вокруг его усталых глаз залегли темные круги; черты лица болезненно исказились, а когда он поднимался по лестнице нашего особняка, направляясь в мою спальню, откуда я уже не выходила, я слышала, как тяжело он дышит. Он просил, чтобы я откровенно объяснила, что тяготит меня. Естественно, это было бы наилучшим выходом, однако я отказывалась что-либо объяснять. С самого детства мне был присущ дар поступать противоположно тому, чего от меня ждали: я всегда избегала нормальных решений. Нет никаких сомнений в том, что, если бы я поговорила с ним или же он настоятельно потребовал этого, нам удалось бы избежать катастрофы…

Легкомысленная, черствая, оскорбленная, я замкнулась в молчании, рассматривая Самюэля как врага. Под каким бы углом я ни оценивала ситуацию, я неизменно приходила к мысли о его предательстве: он глумился и надо мной, и над своей любовницей или над их детьми. Испытывал ли он привязанность к слишком многим вещам или ни к чему вообще? Так кто же передо мной: нерешительный или самый циничный человек на свете? Кто он?

Я изводила себя. Потерянная, не в силах ни есть ни пить, я слабела на глазах, поэтому мне прописали курс инъекций витаминов, дошло до того, что пришлось ставить мне капельницы, чтобы избежать обезвоживания.

Самюэль утратил всякую бодрость. Иначе говоря, он отказывался заботиться о себе; страдающей стороной была я. Наслаждаясь его тревогой, так же как утрачивающая позиции любовница смакует последние любовные услады, я совершенно не думала о том, что мне следует преодолеть свой эгоизм и настоять на том, чтобы он позаботился о себе.