Королевская аллея - читать онлайн книгу. Автор: Франсуаза Шандернагор cтр.№ 111

В дни народных возмущений повсюду тотчас начинают звучать оскорбительные слова в адрес правителей; мне также доставалось не на шутку. На улицах распевали:

Говорят, что Ментенон

Забралась уже на трон.

Из-за этой старой шлюхи

Мы дошли до голодухи.

Меня собирались побить камнями, — простые люди были уверены, что я скрываю от Короля страшную правду, боясь его огорчить. Каждый день я получала анонимные письма, где меня спрашивали, не надоело ли мне «жиреть, высасывая кровь из бедняков», и не хватит ли грабить народ, «ибо все равно с собою в могилу не унесешь»; в некоторых посланиях меня обещали сжечь, как колдунью. Я утешалась лишь мыслью, что совесть моя чиста и что я не грешна в скупости: у меня не осталось ни гроша наличных денег и чтобы раздавать милостыню, мне пришлось продать кольцо, подаренное Королем.

Впрочем, самого Короля тоже не жалели: его обвиняли в расточительности, у него грозились отнять лошадей, собак, слуг, даже мебель; недовольные роптали повсюду, чуть ли не у него под дверью. Некоторые песенки, напечатанные голландцами, призывали народ взять пример с англичан, иными словами, подстрекали к прямому цареубийству:

Дед — фанфарон спесивый,

Сынок — прямой урод,

Внук — заяц боязливый,

Ну, прелесть что за род!

Несчастные французы,

Как жаль мне вас, друзья!

Избыть все три обузы

Неужто вам нельзя?!

Пример тому есть близкий,

И способ есть — английский!

Король приказал повесить на Гревской площади нескольких издателей, публиковавших оскорбительные стишки в его адрес, но я знала, что он никогда не сможет наказать тех, кто подстрекал рифмоплетов на все эти эпиграммы, сонеты и басни, постоянно ходившие по рукам, — для этого ему пришлось бы покарать виновных в собственной семье.

Голод и поражения собрали немалое количество приспешников вокруг дофина; в Версале эту партию называли «Медонским заговором». Недовольство режимом и жадное стремление захватить власть в свои руки постоянно увеличивали число сторонников Монсеньора, нетерпеливо ожидавших смерти Короля. Принцесса де Конти и ее сестра, герцогиня Бурбонская, весьма тесно связанные с их братом и мадемуазель Шуэн, не отходили от Монсеньора и открыто строили планы заговора; господин де Вандом, разъяренный своей отставкою и тем, что герцогиня Бургундская не желала с ним разговаривать, стал военным советником этого подпольного «Двора», а Шамийяр, у которого Король отнял министерство Финансов, передав его господину Демаре, служил дофину финансистом.

Все эти людишки вели свои дела шумно и без всякого стеснения; самые ловкие из них уже променяли Марли на Медон. Монсеньор, от природы робкий и покорный, был ослеплен этим нежданным ярким светом, вырвавшим его из забвения; его восхищала возможность уязвить, наконец, сына, уму и фавору которого он завидовал, и отца, которого всю жизнь боялся, и он не в последнюю очередь участвовал в поношениях власти. «Чудо, великое чудо! — кричали торговки на Парижском рынке, где Монсеньора любили и почитали. — Младенец сорока девяти лет наконец заговорил!»

Враги захватывали наши города один за другим; осенью они овладели Турнэ и уже подступались к Версалю, чтобы сжечь его; маршал де Буффле, добровольно служивший под началом Виллара, был вынужден покинуть армию при Кенуа, а самого Виллара ранили в бою. Союзники противной стороны щедро экипировали своих солдат и платили им вдвойне, дабы толкать наших на дезертирство.

И, однако, если не считать овсяных лепешек за обедом и траура по сыновьям или супругам, который носили многие дамы, жизнь при Дворе шла по-прежнему. Мы все так же ездили в Фонтенбло и Трианон, разве что теперь у нас были Марли-военный и Марли-траурный вместо Марли карнавального или театрального. Король, полагая, что миру ни в коем случае нельзя показывать уныние, охватившее нацию, пожелал даже устроить балы и представить в три месяца двадцать две комедии. Несколько знатных вельмож явились на эти балы между двумя сражениями, их нашли великолепными, невзирая на прискорбное наличие костылей. Тем не менее, торговцы более не желали поставлять Королю ткани и белье, поскольку им не платили; в воздухе пахло разорением.

— Наш Король был слишком прославлен, — сказала я однажды моей племяннице де Кейлюс. — и Господь решил унизить его, дабы спасти; Франция чересчур распространила свою мощь — быть может, и несправедливо, — и Он хочет заключить ее в более тесные пределы; французская нация чересчур осмелела, — Он напомнил ей о смирении. Нужно склониться пред Его волею.

— Ах, тетушка, не говорите так! Лучше примите участие в делах и добейтесь поскорее мира!

Прекрасные глаза Маргариты наполнились слезами. Ее шестнадцатилетний сын только что отличился в битве при Кенуа, но предстояли еще другие сражения, и она боялась за него; вдобавок она была достаточно умна и понимала, что королевство не в силах нести груз этой войны.

— Мадам, нам нужен мир, — твердил мне, в свою очередь, маршал де Виллар, лечивший в Версале свою рану. — Мир любою ценой. Я не могу долее возглавлять армию, которую нечем кормить…

— Месье, Бог поставил меня на это место не для того, чтобы я надоедала просьбами тому, кому хотела бы дарить лишь покой, в котором ему нынче отказано, — отвечала я. — До сих пор политические дела мне не очень-то удавались, большинство из них окончились несчастливо: я хотела, чтобы герцог де Бовилье и господин де Шеврез стали друзьями Короля, но с горечью вижу, что из этого не вышло ничего хорошего; я продвинула господина де Шамийяра в министры, как честного и усердного человека, а ныне признаю, что он разорил страну и сгубил армию; я с наилучшими намерениями сделала господина де Фенелона архиепископом Камбре, а господина де Ноая — архиепископом парижским, почитая их обоих преданными слугами Церкви, чуть ли не святыми, и что же? — один из них оказался квиетистом, другой же причинил Королю множество огорчений своими янсенистскими убеждениями. Отсюда следует, что я совершенно неспособна вести дела такого рода, ничего не понимаю в них и терпеть их не могу.

Однако, помимо моей воли, вокруг меня постепенно образовалась партия людей, желавших дать отпор «медонским заговорщикам» и склонить Короля к миру во имя сохранения величия и авторитета его власти; вскоре при Дворе эту партию окрестили «партией вельмож».

К ней примкнули самые блестящие военачальники — Виллар, Аркур и Буффле, новый Государственный секретарь по военным делам Вуазен, сменивший на этом посту Шамийяра, канцлер Поншартрен, племянник великого Кольбера и новый контролер Финансов Демаре, герцог дю Мен, мой племянник Ноай и герцогиня Бургундская. Видя, что партия эта пользуется поддержкою общественного мнения и авторитетом, который сообщал ей Буффле, любимец народа, я, в конце концов, решила откровенно объясниться с Королем.

Улучив момент, когда мой супруг был в благодушном настроении, я как могла мягко и убедительно заговорила с ним:

— Сир, я знаю, что вы готовы скорее погибнуть, нежели сдаться врагу; княгиня дез Юрсен держится того же мнения. Я же не могу отделаться от мысли, что лучше было бы все-таки уступить силе и склониться перед волей Господа, который столь явно гневается на нас. Король имеет куда более важные обязательства перед своим народом, чем перед самим собою; взгляните же, на что вы обрекаете его. Я не люблю оспаривать ваши мнения, но не могу скрыть от вас мои собственные: мы претерпели тяжкие испытания, от коих Франция сможет оправиться лишь при долгом и прочном мире.