Принцип неопределенности - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дежнев cтр.№ 27

Подьячий держаться обещал.

То ли водка оказалась слишком крепкой, то ли устал Мокей от выпавших на его долю злоключений, только грустно ему вдруг стало, грустно и одиноко. А может, увидел он из далекого далека те триста лет, что мыкаться России под не пришедшей еще к власти династией, увидел — ив сердце его поселилась печаль. «Несчастные мы люди, — думал Мокей, оглядывая мутным взглядом зачумленный кабак, — несчастная страна! Почему все так, почему?..»

Серпухин вытер рукавом рубахи набежавшую слезу. Шепетуха тем временем допивал с глумливым видом содержимое своей чарки, бормотал:

— Это ж надо такое придумать: «народ»! Летошным годом, в июне дело было, вывели в Китай-городе на площадь двести душ и кого на глазах толпы зарубили, кого повесили, а кого и заживо сварили. А он сидел на коне, смотрел на согнанных силой людишек и зычно спрашивал: «Народ! Ответствуй, прав ли суд мой?» И все кричали: «Да погибнут изменники! Живи много лет, государь великий!» И я кричал вместе со всеми, — хмыкнул подьячий. — Доведись тебе, кричал бы и ты…

Шепетуха замолчал, и на Серпухина разом навалился шум голосов гулявших за соседними столами мужиков. Кто-то вскакивал с лавок и с бессмысленными от выпитого глазами хватал соседа за грудки, кто-то горланил песню, кто-то тут же блевал. Мокей смотрел на них, и губы его кривила жалостливая улыбочка. «Вот уж правду говорят: однова живем!» — думал он, но думать не получалось, поскольку сначала мешались в кучу слова, а потом и мысли.

Поднявшийся на неверные ноги Шепетуха глядел на Серпухина сверху вниз:

— Зря я с тобой связался, — мотнул он от избытка чувств ушастой головой, — думал, купец аглицкий, за спасение отблагодаришь, а ты фуфло! Боярином он будет, слыхали!..

«Какое знакомое слово: „фуфло“, — страшно удивился Серпухин, — не знаем мы, все-таки, корней великого русского языка!» Пошатываясь, встал с лавки:

— Пойдем, Шепетуха, спать! Ты, главное, верь, я в люди выбьюсь и тебя выведу…

Из кабака вышли обнявшись и поддерживая друг друга. Глядевший им вслед целовальник вертел с сомнением в пальцах полученную на чай десятикопеечную монету, прикидывал, когда сподручнее сбегать донести.

Но Шепетуха, тот еще жучило, не дал себя обскакать. Как ни был пьян, а успел первым, а заодно уж настучал и на целовальника, что принимает фальшивые деньги. Сам же в свой дом стрельцов и привел. Плакал от жалости, но куда идти, показывал, и баба его очень Серпухина жалела. Стояла, глядя, как того увозят на телеге, и утирала слезы, так сильно сострадала. Но портмоне на всякий случай прибрала и карманы Мокея проверила, потому как зачем теперь страдальцу деньги…

А Шепетуха все забегал вперед телеги и кричал, что сразу заподозрил неладное, потому-то литовского шпиона допьяна и напоил. На свои, между прочим, кровные, чтоб не сбег тот, как собака Курбский, к Сигизмунду.

Очень Шепетуха радовался, просто из кожи лез вон, так старался…

Апостол взошел на кафедру и оглядел собравшихся, его встретила благоговейная тишина. Слушатели факультета Светлых сил смотрели на старика с чувством плохо скрываемого обожания. Потребность в создании в структуре Небесной канцелярии Академии знания с двумя основными факультетами возникла еще на заре человеческой истории, но в последние годы надобность в ее выпускниках значительно увеличилась. Связано это было с тем, что на Земле резко ускорилось время, а значит, и все зависящие от него процессы, включая действие всеобщего закона причины и следствия, известного на Востоке под именем кармы. Раньше, в мохнатые годы двадцатого и предыдущих столетий, за длинным радостным детством тянулась полноразмерная, переходящая в зрелость юность, в то время как жизнь заканчивалась утомительно долгой старостью. Теперь же, погоняемое жаждой перемен и наслаждений, время неслось вперед с умопомрачительной скоростью закусившего удила иноходца. Жизнь пролетала как фанера над Парижем и так же осмысленно. Не успевал человек толком оглядеться, куда на этот раз занесла его нелегкая, как уже оканчивал школу и тут же, словно новую колоду карт, распечатывал третий десяток. В возрасте Христа он все еще считал себя ребенком, у которого все впереди, а главное — прелести и удовольствия жизни, но тут-то… Тут-то незаметно, словно диверсант с гранатой, подползал сороковник, а за ним, вопреки всякой логике, ему преподносили адрес с выгравированной на нем золотом цифрой 50! «Как же так? — совершенно опешив, спрашивал себя человек, — это ж хрен знает что такое! Я буду жаловаться!» Но из зазеркалья, глаза в глаза, на него, брюзгливо кривясь, уже смотрел потрепанного вида мужик, во взгляде которого сквозили тоска и безразличие к жизни. «Но позвольте, — пожимало отражение плечами, — разве так бывает? Разве может так быть?.. — И само же себе отвечало: — Может, еще как может!» О том же свидетельствовали и слова, и фальшивые улыбки тех, кто провожал старика на заслуженный отдых. Хотя — к чему без надобности врать! — проводы на пенсию случались теперь все реже и реже, а все благодаря укоротившейся длительности жизни, избавляющей человека от ненужного стресса и неискренних речей.

Именно это ускорение всех жизненных процессов и потребовало от департаментов Светлых и Темных сил новой кадровой политики, как и притока молодежи, способной на равных общаться со своими сверстниками и соответствовать проходящим на планете изменениям. «Впрочем, — думал апостол, вглядываясь в расположившуюся перед ним амфитеатром аудиторию, — еще вопрос, смогут ли эти ребята за чехардой бытия разглядеть и сохранить то главное, что в любые времена делает человека человеком». На самой первой, вводной, лекции слушателям факультета Светлых сил надо было сказать нечто такое, что укрепило бы в них веру и желание совершенствовать созданный Господом разумный и справедливый космос. «Про Принцип неопределенности говорить, пожалуй, рано, — пытался нащупать логику выступления апостол, — хотя он и играет в жизни людей принципиальную роль. С годами и на множестве примеров они и сами поймут, как трудно человеку совершенствовать свой внутренний мир и в то же время не потеряться в мире внешнем, материальном, который, к великому сожалению, многим до сих пор представляется единственным.»

«Как было бы славно, — сдержанно улыбался святой отец, — если бы люди осознали, что многим из них придется еще не раз вернуться на Землю. Может быть, тогда они бережнее относились бы к окружающей их природе и хорошо подумали, прежде чем — слово-то какое дикое! — ее „покорять“, а, по сути, насиловать. Проблема тут есть, и она в том, как донести эту мысль до не желающего ничего знать человека, — вздохнул апостол. — Как научить выпускников факультета Светлых сил терпеливо взращивать в душах людей чувство принадлежности обоим мирам и не потерять при этом устремленность к миру высшему?..»

Погруженный в свои размышления, старик продолжал молчать. Боявшиеся нарушить течение его мысли слушатели сидели, затаив дыхание.

«А еще, — хмурился святой отец, — неплохо было бы дать людям понять, что отвечать им придется не только за греховные поступки и грязные помыслы, но и за то добро, которое могли они сделать, а не сделали. Ведь как глубоко, как верно подмечено, что именно благими намерениями выстлана дорога в ад! Не намекнули, сказали прямо: „Думайте, ребята, что творите!..“ А человек, дитя малое, мечется, как кошка угорелая, из жизни в жизнь, таская за собой привязанные к хвосту банки собственных грехов. Звенят колокольчики на его шутовском колпаке, и сам же он под эту безумную музыку пляшет, и тут же кается в содеянном, и тут же снова и с удовольствием грешит…»