Змия в раю - читать онлайн книгу. Автор: Леопольд фон Захер-Мазох cтр.№ 56

Потом вновь выглянуло солнце, снег заискрился веселыми блестками, кошка старательно чистила шкурку, долгожданный еврей приехал и разложил свои сокровища.

Зиновия с трудом подавила улыбку, когда пожаловала жена священника. Февадия определенно вознамерилась показать весь свой гардероб разом. Вокруг нее стоял такой шелест, точно хлестал проливной дождь. Она разукрасилась, как санная лошадь, и была нарумянена так, словно над ней потрудился хороший маляр. Ее щеки напоминали кровоточащие раны Спасителя на деревенском распятии. Сергей и Карол тоже были в Михайловке. Позднее подъехали Винтерлих с майором. Затеяли играть в домино.

Винтерлих сидел между Февадией и Лидией. Первая уронила костяшку и наклонилась, чтобы поднять ее. Руки Февадии и Винтерлиха случайно соприкоснулись, и эти двое, встретившись глазами, улыбнулись друг другу.

«Все-таки удивительно, как много значат наряды, — подумала Февадия. — Экий он стал галантный. Раньше он меня совершенно не замечал». Когда она клала на стол костяшку, из просторного рукава с кружевами выглядывало полное, симпатичное запястье, а браслеты позванивали с особой, прелестной мелодичностью. Винтерлих невольно поглядывал на эту руку — потом, наконец, посмотрел и на ее обладательницу. Февадия нервно заморгала ресницами, потом внезапно обратилась к нему.

— Почему, господин Винтерлих, вы никогда не оказываете нам честь своим посещением? — очень тихо спросила она.

— Не знаю, видимо, не решался, — смущенно пролепетал он. — Но если вы, сударыня, позволите…

— Я буду рада видеть вас во всякое время.

«Что это она суетится, — подумала Лидия, — может, собралась подцепить его? Вот дела!» И внезапно неопределенное томление, которое уже давно снедало ее, обрело конкретную форму. Ведь тут, у нее под боком, давно обретался мужчина, сердце которого свободно, который никому еще не отдал своей руки, образованный и приличный мужчина, чиновник, — а она его напрочь проглядела. Такой ли уж он некрасивый? Разумеется, нет. В нем есть даже что-то приятное. Нет, она не станет спокойно наблюдать за странным заигрыванием. Что, собственно, делает старая кокетка? Показывает ему кисть руки. Она, Лидия, тоже может использовать это средство обольщения — и, вероятно, не хуже. Лидия подперла лицо ладонью, и Винтерлих с изумлением заглянул в рукав ее кацавейки, прежде скрывавший такую очаровательную деталь! В этот вечер он вообще сделал для себя несколько интересных открытий. Он, например, впервые заметил, что у Лидии очень красивые голубые глаза, — надо думать, заметил потому, что она то и дело поглядывала на него из-под полуопущенных век. Он вдруг постиг, почему поэты сравнивают женщин с розами, — когда Лидия наклонилась над столом, и на него дохнуло ароматом ее пепельных волос. И он сказал себе, что время иероглифов не прошло, что есть еще тайные письмена на женских лицах — и что прочитать их труднее, чем загадочные знаки пирамид и храмов. Он, например, тщетно пытался понять, почему всякий раз, когда Лидия поворачивчает к нему голову, уголки губ Февадии пренебрежительно искривляются и улыбка исчезает с ее лица.

За обедом собственные руки вдруг показались Винтерлиху лишними, ибо два добрых гения, Лидия и Февадия, наперегонки подкладывали ему на тарелку лучшие куски.

В тот вечер победа осталась за Февадией. Лидия задумала отменную военную хитрость: после ужина завлечь Винтерлиха в какой-нибудь укромный уголок и там, так сказать, распахнуть себя перед ним — широко, точно ворота тюрьмы. Однако Февадия обладала тем преимуществом, что ей предстояло идти домой. В нужную минуту она попросила принести ей шубу, и как только Винтерлих накинул мех на плечи Февадии, он оказался в ее власти.

— Не будете ли вы столь любезны проводить меня? — елейным голосом проговорила попадья.

— Почту за честь, — ответил Винтерлих с низким поклоном. И он действительно проводил Февадию, хотя, надо признать, любезности было больше с ее, а не с его стороны.

Лидия понурила голову. Она вдруг вообразила, что любит Винтерлиха, и в эту минуту тяжелого испытания призналась в своих чувствах Зиновии. Та постаралась, как всегда ненавязчиво, утешить ее.

— Все это не более чем птичьи трели, а исход дела зависит от птицелова, — молвила она. — Если ты всерьез хочешь завладеть Винтерлихом, быть по сему — ты его получишь!

В тот же день Зиновия встретилась с Винтерлихом в окружном городе. Он с воодушевлением принялся за ней ухаживать, а она, выждав некоторое время, начала свою игру на приманочной свирели:

— Что вы за смешной человек!

— Я, почему?

— Потому что превращаете свое сердце в почтовую карету.

— Как это, сударыня?

— Пассажиры меняются, а почтовая карета стареет — и в один прекрасный день оказывается на свалке, где постепенно покрывается плесенью.

— Очень похоже на правду…

— Итак, господин Винтерлих, кончайте ухаживать за замужними женщинами или за такими, которые не собираются вступать в новый брак! Февадия связана семейными узами, а я за вас ни при каких условиях не выйду…

Винтерлих вздохнул.

— Однако есть еще Лидия, женщина весьма импозантная, которой вы очень нравитесь…

— Вы, верно, шутите?

— Нисколько.

Когда Винтерлих, получив благоухающее уведомление от Зиновии, прибыл в Михайловку в следующий раз, дом походил на замок Спящей Красавицы. Никого не видно, никого не слышно. Он осторожно шел по комнатам, постучал в одну дверь, потом в другую и в третью. И наконец, услышал тихое «Войдите!». В комнате лежала красавица, но глаза у нее были открыты, и она улыбалась.

Винтерлих ужасно сконфузился, однако с помощью Лидии преодолел-таки разделявшую их двоих пропасть. Позднее, входя с ним под руку в трапезную, Лидия была как никогда весела и подмигнула Зиновии, а старинные часы в этот миг заиграли мелодию: «Тебе мы девичий венец сплетем, украсив лентой шелка».

Цыгане, вот деньги — так пусть же скрипки играют!

Петёфи [58]

«На чьей телеге едешь, того и песню поешь». Эта толковая малорусская пословица стала той путеводной звездой, на которую ориентировались слуги в Михайловке. До тех пор пока их хозяева жили скромно и бережливо, они походили на челядь ветхозаветных праотцов, но по мере того, как Менев и его близкие сбрасывали с себя путы патриархальных обычаев, слуги тоже освобождались от предрассудков и нравственных сомнений.

Если раньше в людской царили уживчивость и довольство, то теперь целыми днями все ссорились и обменивались злыми словами. Каждый завидовал другим, но как только возникала возможность сделать пакость кому-то одному, остальные тут же по-братски объединялись против него. Никто уже не хотел трудиться, а поскольку дел было даже больше, чем прежде, слуги состязались в том, кто ловчее спихнет работу на другого. И тогда произошло то, что не могло не произойти. Порядок в барском доме с грехом пополам поддерживался, лошади с голоду не мерли и стол в любое время был обильно заставлен, но все прочее мало-помалу приходило в запустение. Казалось, будто толстый слой пыли лежит на Михайловке, а к пыли постепенно добавлялись грязь и плесень, и плесень имела свойство разрастаться. Если раньше эти славные люди радовались простой крестьянской пище и всегда пребывали в хорошем настроении, то теперь они превратились в капризных гурманов. Когда на стол подавалось что-то, что приходилось им не по вкусу, то здесь, где обычно звучали шутливые речи, безобидные песни и набожные молитвы, можно было услышать ужасные проклятия. И губы, с которых столько лет не слетало ни слова лжи, научились искажать правду и даже привязывать к ней ослиные уши, если отговорка или трусливое сокрытие истины позволяли пренебречь своими обязанностями.