Время, чтобы вспомнить все - читать онлайн книгу. Автор: Джон О'Хара cтр.№ 78

— Не представляю, как один человек мог столько всего сделать, — сказал он Эдит. — Джо работал за четверых.

— Это верно, — ответила Эдит. — Но вся его деятельность никогда не компенсирует того, что он не сражался на войне.

— И ты, Эдит, в этом винишь меня? — спросил Артур.

— Вы не должны были принимать решение подбрасыванием монеты. Нет, Артур, я не виню тебя, но лучше бы вы оба сошлись на том, что продолжать работу фирмы было тогда не так уж важно. Пройдут годы, прежде чем Джо смирится с тем, что случилось во время войны. А может, этого вообще никогда не произойдет.

— Он за время войны сделал больше меня. И я это говорю без шуток.

— Я в твоих словах не сомневаюсь ни на минуту. Но ты носил форму и вернулся домой со всеми этими нашивками.

— Но я эти нашивки теперь не ношу.

— Это так, — сказала Эдит. — Но должна признаться, я пыталась уговорить Джо оставить практику и вступить в армию, но он сказал мне, что если бы проиграл не он, а ты, ты бы исполнил свое обещание. А я настаивала, что ты не стал бы этого делать. Ты бы ведь не стал, правда, Артур?

— Нет, наверное, не стал бы, — сказал Артур.

— По крайней мере ты честно это признаешь, — сказала Эдит.

Артур улыбнулся.

— Эдит, впервые в жизни я начинаю понимать, что я тебе не нравлюсь. Каким же я был глупцом.

— О, я не думаю, что тебя хоть когда-нибудь волновало, нравишься ты мне или нет. Я тебя, Артур, прошу лишь об одном: время от времени напоминай себе, что Роз могла бы попасть в мое положение, а ты — в положение Джо. Да, ты послужил своей стране, но это решение было принято подбрасыванием монеты.

— Я сделаю все в точности как тебе хочется. Кстати, я и так это уже все время делаю.

— Что ж, хорошо. Значит, вопрос исчерпан.

— Отлично. Тогда, если ты не возражаешь, поговорим на другую тему.

— Давай поговорим.

— Ты за то, чтобы Джо занялся политикой?

— Хочу я этого или нет, но тот факт, что он не участвовал в войне, будет не в его пользу, или по крайней мере может быть не в его пользу, если его соперник участвовал.

— Похоже, что этот вопрос все же не исчерпан.

— Ну, мы должны смотреть правде в глаза, — сказала Эдит. — И разумеется, тебя это не расстраивает. Ты-то ведь не хочешь, чтобы Джо занимался политикой.

— Ты, черт подери, права. Не хочу, — сказал Артур.

— Ты мог бы выражать свои эмоции и без солдатских словечек. Ты раньше в моем присутствии никогда не ругался.

— Прошу прощения.

— Если же Джо займется политикой, я считаю, ты обязан забыть о том, что тебе нравится, а что нет, и сделать для него то, что он сделал для тебя, пока ты был в Париже. А именно: ты должен сделать все возможное, чтобы поощрить, поддержать его и помочь ему. У Джо достаточно денег, чтобы…

— Не совсем. Ему нужно три миллиона, чтобы оставить миллион тебе и по миллиону детям.

— О, так ты знаешь об этом? Что ж, с моей точки зрения, пусть он лучше получает радость от того, что делает, чем копит деньги для меня и детей. И может наступить такой день, когда он решит всерьез заняться общественной деятельностью на благо партии и для создания лучшего правительства.

— Майк Слэттери, — проговорил Артур.

— Прошу прощения?

— Эдит, давай прекратим этот разговор.

— Как скажешь, — согласилась Эдит.

— Все, что бы я ни сказал, обернется против меня.

— Какие мы сегодня умные!

У большинства супружеских пар рано или поздно наступает Детская Эра. Она начинается с того времени, когда родители перестают считать своих детей игрушками, домашними животными и полностью от них зависимыми существами. Для этой перемены нет четко обозначенного возраста хотя бы потому, что перемена эта происходит и в ребенке, и в родителях совсем незаметно. Но, оглядываясь назад, родители могут порой установить довольно точно это время, вспомнив какое-то происшествие.

В 1920 году Энн Чапин исполнилось девять лет, а ее младшему брату — пять. У Энн была своя собственная комната, она училась в школе мисс Холтон, у нее был шетландский пони, которым она управляла, сидя в двухместной коляске; по субботам она ездила верхом на лошади своей матери, а в субботу после полудня посещала школу танцев, которую ненавидела потому, что в ней было много девочек и мало мальчиков, которые ненавидели школу потому, что в ней было вдвое больше девочек. Энн дралась с мальчишками кулаками, царапала их ногтями и кусалась, зато с удовольствием сидела в гараже рядом с Гарри, когда он чинил или начищал до блеска их новенький, второй по счету «пирс-эрроу». Энн была его помощницей: когда Гарри мыл машину, он поручал ей включить и выключить воду для шланга, принести губки и повесить сушить тонкую кожаную тряпку для мытья машины. Закончив работу, Гарри снимал резиновые сапоги и надевал старые кроссовки (которые принадлежали еще его отцу), и они с Энн отправлялись на кухню выпить по стакану холодного домашнего напитка. Мариан обычно протестовала, уверяя, что это перебивает девочке аппетит перед ужином, но Гарри напоминал ей, что напиток настоян на травах и корешках и потому необыкновенно полезен.

— Полезнее, чем дым из трубки Гарри, — парировала Мариан.

— Но папа тоже курит трубку, — возражала Энн.

— Твой отец набивает трубку табаком, а не ошметками от резиновых сапог, — говорила Мариан.

Энн нравился гараж с его едкой смесью лошадино-автомобильных запахов, и кухня с ее чистотой и витающим в воздухе сладковатым дурманом, и даже темная чистенькая прачечная с раковинами и толстыми веревками для сушки белья. Когда Гарри не было дома, Энн приходила посмотреть, как Мариан гладит, что-нибудь печет или разделывает курицу. Мариан ей нравилась, но с ней не было так занятно, как с Гарри. И стоило Энн пораниться, как она тут же шла к Гарри, и если ей нужны были деньги, она тоже шла к Гарри.

Когда Энн хотелось проявления любви, она шла к отцу, и также шла к нему, когда ей нужно было выяснить значение какого-то слова, или получить разрешение сделать что-нибудь необычное, или шла умолять об отмене сурового наказания. Еще до того, как ей исполнилось девять, Энн знала, что отец испытывает к ней такую любовь, какую не испытывает больше ни к кому. Ей всегда находилось место у него на коленях, в его кабинете, у его письменного стола, и он всегда отрывался от книги или письма, когда Энн входила к нему в кабинет и с ним заговаривала. Ей запрещено было сидеть на коленях у матери — приказ, который ей никто так и не объяснил; этот приказ ей был отдан во время второй беременности Эдит, в то же самое время, когда Эдит перестала носить дочь на руках на второй этаж в спальню и поднимать и укладывать в кроватку. Эдит забыла возобновить эти нежности после рождения второго ребенка, лишив девочку проявлений своей любви, а Джо свою нежность выказывал машинально. Таким образом, домашний очаг для Энн начинался с отца, за которым следовала мать, Гарри, Мариан и ее маленький брат.