Готический роман. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Нина Воронель cтр.№ 117

И Марта растерялась. Сперва она его уговаривала, потом умоляла, а под конец стала угрожать, что если он не последует за ней, то окажется на улице. Не то, чтобы Марта жаждала обездолить сына, она просто хотела запугать его и подчинить своей воле.

Неизвестно, чем бы это дело кончилось, если бы в него не вмешалась Инге. Она подняла на ноги всю социальную службу района в борьбе за право Клауса остаться жить в своем фамильном доме. Силы на стороне Марты были немалые – оказалось, что многие уважаемые и обеспеченные люди присоединились в последние годы к Ордену «Детей Солнца». Но несмотря на то, что Орден поддерживал Марту деньгами и юридической помощью, Инге удалось добиться судебного запрета на передачу дома кому бы то ни было без согласия опекунского совета, защищающего права Клауса. Совет этот она сумела создать и зарегистрировать за рекордно короткий срок.

Марте не помогло предъявленное ею на суде медицинское свидетельство о недееспособности Клауса, – когда тот, умываясь слезами, объявил, что лучше умрет, чем поселится с матерью на территории Ордена в Карштале, дело было решено в его пользу. Опекунский совет взял на себя ответственность за судьбу Клауса, в придачу к чему Инге обязалась обеспечить его постоянной работой у себя на свиноферме. Суд все же не обездолил Марту окончательно, он позволил ей заложить дом на длительный срок, чтобы она смогла выручить деньги, необходимые для вступительного взноса в Орден. Марта собрала свои пожитки и переехала в Каршталь, а Клауса с Хелькой на время оставили в покое. Но Инге было ясно, что это не надолго.

Конечно, эта борьба не улучшила отношения Инге с Мартой, и без того достаточно напряженные. Заплаканное личико Хельки на миг вернуло Инге в зал суда. Ей ясно привиделся злобно ощеренный рот Марты, изрыгающий страшные проклятия всем ее противникам и в первую очередь, конечно, Инге. Воспоминание было не из приятных, – Инге терпеть не могла, когда ее проклинали, поскольку в глубине души верила в действенную силу проклятий. С трудом стряхнув побежавшие было по спине мурашки, она вышла из машины и присела на камень рядом с Хелькой:

– Почему ты думаешь, что она приехала за Клаусом?

– Она в прошлый приезд предупреждала. Говорила, скоро приеду и заберу с собой. Когда у них там будет церемония, что после той церемонии он вылечится.

– Что это за церемония, после которой вылечиваются?

– Не знаю, она не объяснила. Сказала только, что это будет самое важное событие в ее жизни. И в жизни Клауса тоже. А я не верю! Не верю! – Хелька опять зашлась плачем. – Там все такое… такое… не знаю, как объяснить… страшное…

– С чего ты это взяла?

– Я там была, я все видела!

– Ты там была? Я и не знала.

– Я обещала не рассказывать. За то, что она оставит нас в покое. Но раз она сегодня за ним приехала, я ничего ей не должна. Когда она поняла, что он без меня с ней не поедет, она потащила нас туда. Хотела уговорить, чтобы мы оба там остались.

– И вы не захотели?

– Мне там было страшно, – Хельку начала бить дрожь, так что зуб на зуб не попадал. – Я там была, как муха в киселе.

– Почему же ты сразу не уехала?

– Да как оттуда уехать? Это же в чаще леса, и автобус туда не ходит! Нас повезла туда фройляйн Юта, вы ее знали? Красивая такая, аптекарша. Ну, раньше когда-то была красивая, а теперь аптеку продала, уехала жить в Каршталь и работает на овощном складе. У них там большой огород, так она картошку перебирает и складывает в мешки. Или морковку, или свеклу, когда что есть. Ходит в каком-то застиранном балахоне, а под ногтями у нее черные полоски, – грязь так въелась, что не отмывается…

Инге уже знала, что в Ордене «Детей Солнца» есть много обеспеченных людей, покинувших свои дома и семьи, но ей и в голову не приходило, что они перебирают там картошку и таскают тяжелые мешки. Аптекарша из соседнего городка и впрямь была красивая женщина, хоть и не первой молодости, но подтянутая и одетая по последней моде. Раньше Инге часто ездила к ней за лекарствами для Отто и всегда восхищалась ее ухоженными руками, сверкающими серьгами и безупречной прической. А пару лет назад аптекарша куда-то исчезла, и до Инге дошли смутные слухи, будто она продала свою аптеку и ушла в монастырь. В это трудно было поверить, уж очень она не годилась для монастырской жизни, но еще трудней было представить ее на овощном складе, в застиранном балахоне, с черными полосками под ногтями.

– Но все же эта Юта везла вас в своей машине? – перебила она Хельку, хоть сомневалась, что та знает ответ. Но Хелька как раз знала:

– Это уже не ее машина. Она нам всю дорогу объясняла, как это прекрасно, что у нее теперь нет ничего своего, потому что у них там все общее. И очень спешила скорей вернуться, чтобы закончить свою дневную работу.

– Значит, работа у нее все-таки своя, а не общая? – уточнила Инге.

– Ну да, там работа у каждого своя, а вот вещи у всех общие, – терпеливо, как маленькую, вразумила ее Хелька.

– У всех?

– Не знаю точно, но наверно у всех. Они там так выглядят, будто ничего у них нет и ничего им не надо. Худые, бледные, в каких-то облезлых одежках, и пахнут как… как… ну, не знаю, будто все они там чего-то боятся… Женщины неподкрашенные, причесаны кое-как…

– А тебе-то что? Ты ведь и так не красишься. И собственности у тебя все равно никакой нет, – Инге постаралась, чтобы слова ее прозвучали разумно и успокаивающе. Но из этого ничего не вышло.

– У меня есть Клаус! – на пронзительной ноте взвилась Хелька. Летний наряд не шел ей, он выставлял напоказ узловатые шрамы на предплечье, обычно скрытые под одеждой. – А там его у меня отберут! Отберут! Отберут!

Инге уже приходилось быть свидетельницей Хелькиных истерик, и сейчас у нее не было на это ни времени, ни сил. Нужно было остановить несчастную девчонку, пока та не вошла в необратимый штопор. Возражать ей было опасно, это бы только подлило масла в огонь, надо было придумать что-то помягче. Но думать было некогда, и Инге осторожно положила руку на мелко трясущиеся худенькие Хелькины плечики, готовая к тому, что девчонка с криком рванется от нее прочь. Но плечики не отдернулись, а, чуть помедлив, придвинулись ближе и прильнули к Инге так плотно, что под ними стал ясно различим неровный перестук смятенного сердца – совсем как у птицы с переломанным крылом, которую Инге прошлым летом подобрала в лесу. Стараясь не спугнуть эту дрожащую птицу, Инге спросила почти шепотом:

– Что же такое они могут сделать, чтобы Клаус от тебя отказался?

Хелька секунду помотала головой, словно отгоняя какую-то невидимую муху, и заговорила быстро-быстро, часто ошибаясь и вставляя польские слова вперемежку с немецкими:

– Что они в пять утра встают, мне неважно, я можу и раньше встать, если надо. И даже когда нас с ранья повели к этому секвою делать гимнастику для души, я не спорить и пошла.

К какому секвою? – спросила было Инге, но тут же сообразила, что речь идет о дереве секвойя. Она и не подозревала, что секвойя растет в здешнем климате, но если кто-то двести лет назад привез ее сюда и посадил у себя в парке, то почему бы и нет?