Готический роман. Том 1 - читать онлайн книгу. Автор: Нина Воронель cтр.№ 72

Очистив от герани окно своей спальни, Инге исчезла из поля зрения Ури – наверно, отправилась дальше вдоль стен снимать остальные горшки, которых у нее было не счесть – а он, не выходя из спальни, присел к ее бюро.

«Я уже не помню, мамка, на чем я остановился на предыдущей странице, – размашисто написал он, – но это неважно, я начну сначала. Это будет опять про замок, потому что замок сегодня – мое главное увлечение, если не считать его хозяйки, конечно, – я добавляю это специально, чтобы ты не строила себе иллюзий, что есть надежда меня с нею разлучить. Сейчас, пока пишу тебе, я все время любуюсь из окна той сосредоточенной грацией, с которой она снимает с крюков висячие горшки герани, упаковывает их каждый отдельно в нейлоновые мешки с проколотыми по центру дырочками для дыхания и увозит на тележке в специально для них приспособленный погреб, где они будут зимовать. Сегодня утром перед завтраком я попробовал невинно поддразнить ее, обозвав бедную герань символом буржуазного благополучия, а она почему-то вдруг ужасно на меня рассердилась и с вызовом объявила, что она достаточно насмотрелась на идиотизм врагов буржуазного благополучия, чтобы прислушиваться к таким бредням. Произнося эту маленькую речь, она выглядела еше более привлекательной, чем обычно, – тем более что она теперь к завтраку переодевается в какой-то невообразимо завлекающий кружевной пеньюар, купленный ею втридорога, по-моему, специально, чтобы соблазнять меня, – так что я, грешным делом, не удержался, и нам пришлось отложить завтрак на полчаса. В результате этого опоздания Инге простила мне мой радикализм, а Вильма уволокла меня из кухни, не дав допить кофе».

Ури перечитал написанное, восхитился стройностью изложения и подумал, жалея мать: «Все-таки садист во мне неистребим», – но вычеркивать свой маленький шедевр не стал, а понесся дальше на волне вдохновения.

«Сегодня мы с Вильмой обследовали первый подвальный уровень, в котором имеет смысл приступать к реставрационным работам сразу, как только появятся деньги. Мы прошли через круглый зал, я тебе о нем уже писал раньше, но только теперь я постиг замысел строителя – Вильма приволокла книги с картинками, описывающие подобные хоромы во всей их красе. Это нужно видеть, рассказать об этом не хватит слов. По плану у этого зала должен быть двойник на нижнем уровне, который можно было бы назвать подвальным, если бы замок не был построен на крутом склоне. Когда-то давно в нижний зал вела пристойная лестница, но от нее, к сожалению, немного осталось, и вход в зал намертво заложили каменными плитами, так что мы было отчаялись туда попасть. Однако кто-то до нас, видно, уже пробовал туда пробраться, так как сохранившаяся часть лестницы покрыта наспех сколоченным дощатым настилом совсем недавнего происхождения, – я еще не успел выяснить у Инге, кто и для чего его там настелил.

Но сегодня мы, наконец, отыскали отмеченный на плане пунктиром секретный вход, открывающий дорогу из верхнего зала в нижний. Через этот вход мы с большими предосторожностями проникли в короткий коридор, в котором обнаружили две окованные железом двери. Я пишу «обнаружили», потому что у нас на днях произошел небольшой казус: старый инвалид Отто, отец Инге – хороший фрукт, достойный отдельного письма, – потерял сознание, когда разглядывал новый план замка, и оторвал от него один угол. Мне удалось довольно точно этот угол приклеить, но между разорванными краями осталась маленькая дырочка, которая приходится как раз на секретный вход и скрытый за ним коридор.

При виде этих таинственных дверей Вильма затрепетала, как боевой конь при звуке боевой трубы, – простишь ли ты мне этот пошлый образ, всплывший неведомо из каких глубин моего подсознания, никогда не знавшего ни одного боевого коня? Вильма уже давно с нетерпением предвкушала торжественный миг, когда она сможет войти в недоступное подземелье под круглым залом, до сих пор отгороженное от мира каменными стенами и обломками лестниц. Судя по разорванному и потому не совсем разборчивому плану, там когда-то располагалась семейная сокровищница баронов Губертус по соседству со страшной темницей, куда навеки заточали врагов этого семейства.

Увидев эти две двери, Вильма бросилась к первой и начала торопливо подбирать к ней ключ. Дрожащими от возбуждения пальцами она срывала один за другим старинные ключи, нанизанные на стальной обруч, который мы, уходя из кухни, сняли с крюка, вбитого в простенке между окнами. Но как она ни старалась, ни один ключ к этой двери не подошел. Тогда она потребовала, чтобы я побежал бегом за машинным маслом, и я послушно побежал – она вошла в такой транс, что отказать ей было бы преступлением. Но когда я вернулся, она, не желая никому доверить такое важное дело, выхватила у меня флакон и стала по капле вливать масло в замочную скважину собственными изящно наманикюренными профессорскими пальчиками. Однако упрямый замок, хоть и обильно смазанный, не проявил ни малейшей готовности открыться, чтобы впустить нас в зачарованные подземные покои. Так что Вильме пришлось сдаться и предоставить возню с ключами мне. Но даже я не сумел подобрать ключ к этому проклятому замку.

– Но ведь Инге уверила меня, что на этом обруче есть все ключи! – обиженно повторяла Вильма, пока я в тысячный раз пытался затолкать в неуступчивую замочную скважину очередного бородатого красавца, – я забыл сказать, что каждый ключ являет собой истинное произведение древнего кузнечного искусства. А может, даже ювелирного; суди сама – рисунок прилагаю.

В конце концов мы вынуждены были признать, что несмотря на заверения Инге, ключ от этой двери можно считать потерянным, и направились к другой двери, сомнительную честь открытия которой Вильма сразу уступила мне. Может быть, именно поэтому уже второй, снятый мною с обруча ключ с легкостью ее открыл, и мы с молодецким гиканьем ринулись во тьму, нащупывая дорогу своими маломощными электрическими фонариками.

Очень быстро перед нами опять оказалась лестница, красивым полукругом уходящая вниз, в темноту – к счастью, я не слишком сильно разогнался и успел в последнюю минуту притормозить восторженный бег Вильмы, а не то она могла бы запросто сверзиться в неведомую даль. Мы перевели дыхание и начали вглядываться в черный провал у нас под ногами. Лестница и впрямь выглядела многообещающе, однако неясно было, скольких ступенек не хватает, и я, собрав весь свой здравый смысл, уговорил Вильму не ходить вниз без большого керосинового фонаря, который висит у нас в свинарнике. Мы немножко поторговались, кто за ним пойдет, и в конце концов решили идти вместе.

Когда мы выбрались на порог кухни, меня ужасно поразил дневной свет – мои глаза так приспособились к темноте, что мне сначала было трудно воспринять переливы солнечных лучей на устилающем двор ковре из опавших листьях. Черт тебя разберет, мать, – ты всю жизнь жаждала привить мне любовь к европейской культуре, ты двадцать лет выламывала мне руки, приучая держать вилку и нож как следует, ты заставляла меня ходить в оперу, когда мои друзья ходили в цирк, но никогда, никогда ты даже не попыталась рассказать мне про опавшие листья! А как я мог хоть что-нибудь понять про твою ненаглядную Европу, в которой вся культура построена на золотистом шорохе опавших листьев, если я родился в стране, где не бывает листопада?

На этом справедливом упреке я закончу сегодня письмо – даже ты не сможешь назвать его коротким. Я только еще раз повторю, что никакого адреса, кроме ящика в почтовом отделении, я тебе пока не дам, потому что терпеть не могу сюрпризов. И не вздумай искать меня по номеру почтового отделения – я выбрал для этой цели городишко подальше отсюда, так что не трудись понапрасну.