Кентавр в саду - читать онлайн книгу. Автор: Моасир Скляр cтр.№ 44

Доктор глотнул вина.

— Славное вино, — вздохнул он. — Я столько лет не пил приличного вина, Гедали.

Самолет с оглушительным ревом пронесся над клиникой.

— Самолет короля, — сказал доктор. — Он часто здесь летает. Думаю, что…

Я перебил его:

— Ну? Что же произошло потом?

— Что произошло? Ах, да. Ну, скоро я понял, что добиться сколько-нибудь приемлемого результата невозможно. У вас с Титой было примерно по половине человеческого тела, а передние ноги вполне могли заменить человеческие. У Лолы от человека только голова и бюст. После операции, даже в случае удачи, она превратилась бы в еще более странного уродца: карлика на львиных лапах. Я так и сказал коллеге. Он был настолько огорчен, что предпочел уехать, оставив сфинкса мне. Буквально через несколько дней он умер от сердечного приступа. Слишком впечатлительный был человек, верил в проклятья, в колдовство, что его, по всей видимости, и убило. Лола осталась у меня. Сначала она и видеть меня не желала — даже теперь временами готова наброситься, как ты сам мог убедиться, — но мало-помалу мне удалось завоевать ее доверие. Я научил ее французскому языку… Она большая умница: схватывает все на лету. Много читает. Но неразговорчива. До сих пор я мало знаю о ее жизни.

Он осушил бокал.

— Превосходное вино. Просто превосходное. Так вот, как я уже говорил, стало ясно, что оперировать ее невозможно. Возник вопрос: что с ней делать? Признаюсь, у меня мелькнула мысль начать показывать ее публике. Можно было бы неплохо заработать; уже тогда я испытывал финансовые затруднения, деньги бы не помешали. Я осторожно заговорил с ней об этом. Она пришла в ярость, закричала, что скорее умрет. Я решил ее не травмировать, Гедали. Сам видишь: я теперь всего лишь старый разорившийся врач, которому в прошлом не чужды были сомнительные делишки, — однако остатки достоинства во мне все же сохранились. Я выделил Лоле эту палату, создав все возможные условия; не знаю, заметил ли ты, но там даже есть телевизор. Ты видел клетку, но это не просто тюрьма. Она нужна для того, чтобы сдерживать приступы ярости, которым Лола порой подвержена, кстати, как я тебе говорил, не так уж редко. В конце концов клетка служит для ее же безопасности; она сама это признает. Бедная Лола. В глубине души, говорит она, я дикий зверь.

Он засмеялся.

— Дикий зверь? Нет, Гедали. Несчастная девушка — вот кто она. Одинокая. Загадочная.

Я спросил, можно ли мне с ней поговорить. Он взглянул на меня: некоторое недоверие, может, что-то вроде ревности мелькнуло в этом взгляде. Однако он умел скрывать свои чувства:

— Как хочешь… Не знаю, станет ли она с тобой разговаривать. Попробуй отнести ей завтрак. Если дашь денег, я попрошу утром купить жареного барашка. Она его очень любит.

В эту, вторую мою ночь в клинике я опять не спал. Ходил по саду, слишком возбужденный, чтобы заснуть. Столько переживаний. И какой силы. Что я наделал? На что иду? — спрашивал я себя, опомнившись, хотя и не вполне. Да, я опомнился и теперь винил себя за то, что поддался слепому порыву, за то, что бросил жену, детей, друзей, за то, что сел в самолет, и за то, что прилетел в Марокко, и за то, что приехал к врачу, и за то, что сказал ему о желании снова стать кентавром. Что послужило толчком ко всему этому, к этой цепной реакции безумств? То, что я увидел Титу в объятиях кентавра? Его гибель? Это верно: Тита обнималась с кентавром, кентавр бежал и был убит. Так не лучше ли было сказать: Тита, иди сюда, поговорим, разберемся, что все-таки произошло, что было на самом деле, а что померещилось? Ну? Разве не лучше? Но нет, вместо этого Гедали развернулся на сто восемьдесят градусов — и был таков. Махнул в Марокко, будто в соседний кинотеатр. Не лучше ли было хотя бы посоветоваться с Паулу?

Чем не подходящие вопросы для человека, пришедшего в себя? Но опомнился я не вполне, я все еще висел между землей и небом, подобно крылатому коню, я все еще описывал стремительные круги в облаках на такой высоте, что в голове у меня звенело. Нет бы ответить на свои собственные вопросы. Но вместо этого я то улыбался по-идиотски, то по-идиотски всхлипывал, отдаваясь на волю головокружению, иными словами, предпочитая откровенно не понимать, что происходит и что должно произойти, позволяя себе думать о Лоле, чей образ заслонял все на свете. Увидев то, что увидел я, любой бы спросил себя: да жил ли я до сих пор? Жизнь это была или сон? — настолько мощным было впечатление от этого небывалого существа, от красавицы-сфинкса. Все, что казалось важным, значительным, терялось, переставало существовать в сравнении со сфинксом. Семья? Сфинкс. Работа? Сфинкс. Друзья? Сфинкс. Дом? Сфинкс. Машина? Сфинкс. Одежда? Сфинкс. Хорошо прожаренный бифштекс? Сфинкс. По воздействию на чувства не существовало ничего равного сфинксу. И по необычайности. Даже образ кентавра, несущегося вскачь по пампасам, померк перед сфинксом. Даже образ женщины-кентавра, несущейся вскачь по пампасам. Далее образ пары влюбленных кентавров, несущихся вскачь по пампасам.

Лола. Я ходил мимо ее палаты. Окно было замуровано: несомненно, предосторожность врача против нежелательных вторжений. Но я угадывал, что она делает там, внутри. Сначала ходила по клетке, как я по саду, теперь стоит неподвижно, как я, смотрит, как и я, в одну точку и думает обо мне, как я о ней.

Я не мог дождаться рассвета, так мне не терпелось снова увидеть ее.

Утром молчаливый санитар принес мне поднос с жареным барашком. Я поспешил с ним к Лоле.

Волнение и страх терзали меня, когда я входил в ее комнату. Как-то мы встретимся? Станет ли она со мной разговаривать? Примет ли пищу из моих рук?

Лола лежала на животе в своей клетке и читала книгу. Когда я вошел, она переворачивала страницу и, поскольку тяжелые и толстые лапы не годились для таких тонких манипуляций, делала это языком. Трогательная сцена. Я расчувствовался.

— Bonjour [14] , Лола.

Она взглянула на меня равнодушно и не ответила на приветствие. Я принес тебе завтрак, Лола, сказал я. И добавил: это жареный барашек.

Она живо обернулась, сверкнув глазами. Но тут же попыталась притвориться равнодушной.

— Хорошо. Поставь, пожалуйста, сюда, в клетку.

Через прутья клетки я протянул ей поднос. Она оттолкнула книгу в сторону и принялась за еду. Мое присутствие явно смущало ее, но я был не в состоянии уйти. Женщина-львица заворожила меня.

Передними лапами она быстро разодрала барашка. Однако на то, как она ела, наклоняясь и хватая куски ртом, смотреть было тяжело.

— Помочь? — спросил я.

— Не надо, — ответила она сухо, и я тут же понял, что зря вмешался, что это было глупо. Мне оставалось только молча смотреть на нее.

Вблизи она вызывала еще большее восхищение. Что-то невольно приковывало мой взгляд к ее красивому, энергичному лицу. Может быть, идеально очерченный рот с удивительно ровными и мелкими зубами? Или глаза?