На следующее утро я сел в такси и по чудовищной, вызывающей клаустрофобию дороге проехал вокруг залива до старого аристократического района Малабар-Хилл. Напротив особняка губернатора располагается кричаще отвратительный огромный дворец в викторианском стиле. Это — городская резиденция г-на Бхогилала. Я позвонил, и металлические ворота заскрипели, как в фильме «Семейка Аддамсов». Какое-то чиновничье лицо глянуло на меня без интереса. Внутри был пыльный двор, окруженный чем-то, похожим на «конюшни», полный древних и огромных автомобилей. Почти невозможно переусердствовать в описании масштабов и странностей капризов, двигавших богатыми индийцами в XIX веке. Сегодняшние арабы и русские по сравнению с ними выглядят милыми и скромными. Меня привели в комнату с мраморными стенами, инкрустированными стеклянной мозаикой с погребальной пышностью. Сейчас никто такого не делает, просто потому что не решится. На богато украшенных подставках стояли бронзовые и золоченые копии скульптур эпохи Ренессанса и барокко. В большинстве своем это были обнаженные женщины в порыве экстаза, многие из которых заодно поддерживали и абажуры. Электропроводка — временная и проложенная наспех. Розетки и выключатели на стенах болтаются на проводах. Мебель изношенная, со сколами, прогнувшаяся от долгого использования. В центре этой, непонятно чему служащей комнаты, стоит огромная мраморная ванна. Рядом фигура мальчика, пытающегося вытащить из ноги колючку, — итальянская скульптура. И что самое удивительное, стены увешаны сотнями дешевых рамок с фотографиями автомобилей. Дом тих, окна закрыты ставнями.
Солнечный свет проникает только через щели, и пылинки пляшут в его лучах.
Я подождал г-на Бхогилала, оказавшегося совсем не похожим на привидение, которое, как мне казалось, должно появиться в дверях. Несколько секунд я провел в окружении оргазмических бронзовых женщин, а потом вошел бледный человек с приятным круглым лицом, безнадежно грустными глазами и похожими на пух седыми волосами. Он скорее просто подержал мою руку, нежели пожал ее, а потом бросил, как несвежий ролл в буфете, и сел рядом со мной на неудобный маленький диван. На нем была длинная индийская пижама — курта. Рубаха — из тончайшего шелка, расшитого цветами из золотой нити. Три пуговицы — усеяны алмазами, а на пальце его руки был алмаз такой величины, что произвел бы впечатление даже на саудовскую принцессу.
Господин Бхогилал был потрясающе обходителен. Он вел себя с почти исчезнувшей в наши дни куртуазностью, что заставляло чувствовать, как тебя обволакивает поток истории. Взгляд снизу вверх, лесть, намеки — и все это с акцентом индийца из высшего класса, столь редким сегодня. Это напоминало герцога Девонширского. Слуга принес маленькие серебряные чашечки с соком личи, и мы заговорили о машинах. У него, по-видимому, самая большая коллекция винтажных, старых и классических автомобилей в мире, но он никогда не унижался до того, чтобы пересчитать их. Он коллекционирует автомобили, потому что в его семье всегда были хорошие машины, и детям надо что-то с этим делать.
Когда Индия получила независимость, раджи, некогда приобретавшие экстравагантные средства передвижения как игрушки, были вынуждены от них избавиться. Частично это было представлено как акт раскаяния в эгалитаризме, но главное — им нужны были деньги. Господин Бхогилал, которому раскаиваться было не в чем и у которого деньги были, машины скупил. Раджи славились украшением своих автомобилей. Часто они вешали впереди большие серебряные колокольчики, потому что крестьяне могли испугаться рычащих и гудящих монстров и застыть на дороге от испуга. Колокольчики были реминисценцией звуков, издаваемых буйволами, в этом случае крестьяне воспринимали автомобиль как вьючное животное и отпрыгивали в сторону. Один нувориш, посчитавший, что его оскорбил продавец роллс-ройсов, купил шесть автомобилей и превратил их в грузовики для перевозки мусора. Раджпуты
[102]
из Раджастана были очень строги с женщинами: им было запрещено говорить с шоферами. В их лимузинах были установлены приборные доски с инструкциями. К примеру, можно было нажать кнопку «поверни налево», или «поезжай в храм», или «возвращаемся домой». Господин Бхогилал рассказал, как в демонстрационный зал Rolls-Royce на площади Беркли в Лондоне вошли два раджи. (Это анекдот, и он рассказывает его осторожно, не заливаясь смехом, который может обидеть, а с легкой вежливой интимностью.) Так вот, раджи смотрят на последнюю модель и решают купить себе по одной. «Разреши мне заплатить», — говорит один. «Нет, нет», — отвечает другой. «Я настаиваю, — говорит первый, — ты же платил за ланч!» Господин Бхогилал делает паузу и улыбается, довольный, что я не оскорблен его весельем. Он достает фотоальбом для детских снимков, какой можно купить на любом перекрестке. Там фото машин. С тихой любовью знатока, рисующегося перед бывшими сокурсниками, он называет модель каждого автомобиля, объем его мотора. Особенно ему нравятся машины, украшенные плавниками и колпаками в стиле ар-деко: Maybach, Lagonda, Hotchkisse. Он любит перекрашивать их в теплые индийские тона, искрящиеся, как лак на ногтях стриптизерши. Я с вежливостью, самой большой вежливостью, на какую способен, интересуюсь, откуда взялось богатство семьи Бхогилал.
«Фабрики», — говорит он шелестящим, как лист бумаги, голосом. «Хлопчатобумажные фабрики, мучные фабрики, сахарные фабрики, сталелитейные заводы, — он вздыхает, будто устал от их перечисления, и продолжает — химические заводы, фармацевтические фабрики, недвижимость». Потом он, наконец, бросает перечислять — много всего. Он взмахивает рукой, отгоняя неприятные мысли о работе. Большинство гигантских состояний Индии связаны с хлопком и теми возможностями, которые представились, когда поставки из Европы прервались из-за Гражданской войны в Америке. «Я был главой компании, но очень по-любительски», — говорит он, словно дистанцируясь от коммерции.
«А ваши машины примут участие в завтрашнем ралли?»
«Я что-то слышал, но не имею сейчас к этому никакого отношения. Люди, которые во всем этом участвуют, то, как они одеваются… Насколько я знаю, есть человек, считающий себя Ганди. Профессиональный Махатма в роллс-ройсе». Он задумчиво улыбается, извиняясь, что почти заставил меня смеяться. «Да еще призы для всех участников…». Он тянется куда-то и, как по волшебству, появляется слуга с конвертом в руках. «Человек, который зовет себя начальником, или исполнительным директором, или чем-то подобным, — говорит он, — недостоин уважения. Я бы назвал его жуликом. Я нашел этого человека, он работал на меня. Но, вы понимаете, там много всякой бумажной работы, он выполнял мои поручения. Когда я его нашел, он был… — Бхогилал подыскивает точное слово. — Он был… отбросом. Я поднял его, сделал из него человека. Он был отбросом». Из конверта он достает фотокопию документа, который оказывается признательными показаниями г-на «Отброса», датированными 2003 годом и написанными на специальной для письменных показаний бумаге за 100 рупий. «Можете оставить себе копию», — говорит г-н Бхогилал. Копия грязная и почти неразборчивая. Очевидно, что документ копировали не один раз, а возможно, и не раз передавали другим людям.