Опыт путешествий - читать онлайн книгу. Автор: Адриан Антони Гилл cтр.№ 4

В Такстеде — время пить чай, и толпы людей вываливаются из пабов и выстраиваются на главной улице, спускающейся с холма и убегающей в поля. Поля ждут, что к ним вернутся стога сена, пугала и языческие кукурузные куклы. После обеда к нам приходит далекий Альбион. Танцоры начинают свой парад с вершины холма, компанию им составляют скрипачи, аккордеонисты, барабанщики и дудочники, лошадиные маски, вымышленные существа, травести и пританцовывающие дурачки. С подножья холма поднимается встречная процессия. Действо напоминает последнюю картинку из поучительных историй, сцену Судного дня, частично воссозданную из стародавнего английского фольклора и сказок. Живая суета и ритм тащат тебя за собой, изгоняя снобизм и пренебрежение, характерные для горожанина. Это давно утерянная частичка тех, кем мы были, тех, кто мы сейчас. Обе процессии встречаются, танцуют свои танцы, скрещивают мечи в пентаграммы [9] , трости в изгородь, а платочки… в платочки. Танцоры скачут, гарцуют, пляшут, звенят колокольчики, участники действа восторженно кричат и щелкают каблуками, призывая старые добрые времена. Мореска дергается, как оторванная конечность давно похороненного тела. Это последний обряд давно забытой веры. Движения, мелодия и вся эта чушь есть древний язык, оторвавшийся от жизни, что его породила.

Смотришь на действо и вдруг замечаешь покалывание, судорогу узнавания. Легкость в теле, комок в горле — едва заметная искра, связывающая всех нас. Отголосок народной памяти, тех, какими мы были, каким был наш мир. В великой гонке за промышленностью и прогрессом, за кирпичом и цементом, железом и дымом мы потеряли нечто жизненно необходимое, разорвали соединявшую нас цепь, и пути назад не было. Мы понимаем, что презрение и насмешки над мореской не слишком рациональны и заслуженны. Если бы это была чья-то национальная сельская культура, мы бы смотрели с удовольствием и почтительным интересом. Но все это нам слишком близко, и ягодицы сжимаются от смущения, вины и стыда. Будто смотришь на старые фотографии со студенческой попойки, где ты сидишь в дурацком костюме, и понимаешь, что вырос не таким.

Но мореска продолжается. Люди танцуют, не понимая, что пытаются примириться с неудобной семейной реликвией, которая ни к чему не подходит. Но это единственное, что осталось нам в наследство от доиндустриальной эпохи. Их танец — попытка поцеловать в лоб череп, проваливающийся под землю, прогуляться по пестрым полям, превратившимся в кольцевые развязки, взлетные полосы, торговые центры и первые тупики постмодернистской эпохи. И они продолжают танцевать. Уже не ради нас, а вопреки.

Солнце садится, аккордеоны продолжают играть, пиво выплескивается из оловянных кружек, а в одиннадцать часов вечера крики, протесты, аплодисменты и пение затихают, будто кто-то выдернул вилку из розетки и выключил шум. В окнах гаснет свет, и где-то под летней молодой луной раздаются тихие звуки скрипки.

Abbots Bromley Horn Dance, возможно, самая драматичная из всех команд, ковыляет по булыжной мостовой. Их танец, исполнявшийся сотни, тысячи лет, пробуждает больше всего воспоминаний. Их ведет дудочник, одетый в драное пальто. Он играет мелодию, которая кажется детской и простенькой, но на самом деле полна печали и обладает едкой неземной силой, будто саундтрек к снам. За ним идут мужчины, держащие перед собой рогатые оленьи головы цвета опавшей листвы. Следом мужчина-женщина, охотник и маска лошади. Они медленно танцуют в тишине. Процессия тянется, рисуя замысловатые узоры в лунном свете. Призрачный танец, печальный, будто плач по покойнику. Вещи, что легко теряются, — гораздо более страшная утрата, чем те, в которые мы вцепляемся. И я неожиданно чувствую, как в темноте по щеке катится слеза скорби.

Подобно всем великим путешествиям, свиданиям, походам и старту чего-то нового, Гайд-парк «начинается» на рассвете. С наступлением самого длинного уик-энда в году огромные ворота открываются, чтобы впустить угрюмое серое утро. Гайд-парк — самый известный парк в мире. Гефсиманский сад — старше, Булонский лес — больше, но только Гайд-парк напоминает огромного зеленого родителя города. Это пространство нашло отражение в городских пространствах всего мира. Везде, где строятся новые города для свободных, счастливых и к чему-то стремящихся людей, любящих культуру и отдых, — везде незримо прорастает семя Гайд-парка. Это нечто большее, чем просто зона без строений, большее, чем случайный зеленый пояс, захваченный бетонной ловушкой подобно случайному порыву ветра. Парки противостоят асфальту и кирпичу, одностороннему движению, предупредительным объявлениям в транспорте, уличному движению под прямым углом и аналитическому устройству общества. Эти места напоминают городу о том, что он есть на самом деле, из чего он вырос и к чему стремится.

По мере роста Гайд-парк становится все более похожим на выдуманную страну из детских сказок: тут есть и открытые равнины, и потайные лощины, и дикие места, и руины, и заросли, и фонтаны, и дворцы. Это самый большой туристический аттракцион Британии — ежегодно его посещает пять миллионов человек. Здесь проводится шестьсот организованных мероприятий — начиная от политических собраний и выпускных вечеров и заканчивая «Тур де Франс» и выступлениями духовых оркестров по воскресеньям. Кроме того, это место тысяч неорганизованных мероприятий — футбольных матчей, выступлений проповедников, корпоративов, встреч одиноких сердец и оздоровительных забегов.

Я приходил в парк с детских лет. Здесь я терял игрушечные лодки, неудачно запускал бумажных змеев, играл в крикет, валялся в высокой траве с подружками, выгуливал собак, гулял с коляской и учил своих детей ездить на велосипеде. И если я и принадлежу сердцем к какому-то месту в стране, если и испытываю какую-то привязанность, так это — привязанность к этому парку. Ему и посвящена моя сегодняшняя история.

В 6:15 утра дворцовая кавалерия уже на месте и готова начать свой привычный поход к водопою. Когда-то здесь стояли военные казармы, построенные в георгианском стиле. Их классические фронтоны до сих пор торчат над воротами церемониального входа. Казармы Найтсбриджа — пожалуй, самое уродливое строение в Лондоне, на которое открывается прекрасный вид. Они были спроектированы сэром Бэзилом Спенсом, умудрившимся достичь эффекта разорвавшейся бомбы с помощью так и не взорвавшегося бомбообразного вертикального строения. Казармы с присущей им робкой брутальностью — единственное здание, заметное с любой точки парка.

В поведении солдат, движущихся по парку, можно заметить странную смесь заторможенности, мальчишеской надоедливости и определенности, напоминающей механическую определенность роботов. Они испытывают эйфорию — для них только что закончился церемониальный год. На каникулы лошадей отправляют в Норфолк и Виндзор. Теперь на какое-то время можно будет забыть о постоянном цоканье копыт, полировке амуниции и медленном ковылянии по парку.