Провинциал и Провинциалка - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Маканин cтр.№ 30

Было у нас отделение механиков. В дипломе так и писалось «механик», хотя выпускался плохой ли, хороший ли, но молодой ученый и к механикам в смысле техники не имевший никакого отношения. А дальше так. Был у нас один парень, этот парень вдруг захотел ехать в колхоз, то есть распределиться туда и работать. Захотел, значит, захотел. Институтская многотиражка тут же об этом оповестила. И большое фото. Так, мол, и так. А тут вмешался «Московский комсомолец» – их-то и обмануло словцо «механик». Они написали в какой-то район, может, даже созвонились – бог их знает, – но факт, что нашему парню пришел вызов. А именно – быть председателем колхоза. Это было очень смешно. Колхоз был отстающий. А парень был мямля и недотепа.

И вот пришлось парню поехать туда и там работать, хотя, конечно, не председателем. А штука в том, что заявление о желании распределиться в колхоз написал за него один наш шутник и отнес в многотиражку. А сам парень, мягко говоря, этого не желал. Он даже не знал, что такое может прийти в голову. Но и отступать некрасиво, куда же денешься? Да и вызов пришел. Он еще и рта не успел открыть, а его уже фотографировали.

Оно вроде бы анекдот. А на самом деле не анекдот, а жизненная нитка. Я ж этого человека знаю. Он писал такие письма, что можно было заплакать. Мы ему два раза собирали деньги в складчину.

Распределение было заметной вехой. Большинство выпускников забрали к себе подмосковные НИИ. А Гущин был взят в аспирантуру. И Лопарев тоже, хоть и не так уж был талантлив. Ружейкина распределили в Смоленскую область. И так далее.

В Подмосковье попала и хорошенькая Надя Цаплина. Она уже вышла замуж за Егорова. В ней тоже было нечто особенное. Иногда это особенное называли характером, а иногда по-другому.

Надя Цаплина-Егорова была беременна – как и многим другим, им дали комнату, то есть с соседями, – и вот Надя, беременная, пришла к директору НИИ в первый день. Она не была многословной. «Когда мы с мужем распределялись, нам обещали отдельную квартиру». – «Как так?» – «Да уж не знаю. Ваш представитель обещал». Директор охнул, схватился за голову, вызвал представителя, и тот клялся, что ничего не обещал, но Надя стояла на своем. Представитель умолял ее сказать правду. Надя стояла на своем. И хотя с жильем было туго, директору пришлось добывать для них квартиру.

Дужин Олег, когда распределялись, связал свою жизнь с геологами. Так же как и его жена – маленькая, очкастая и сентиментальная Чечеткина.

Распределение началось за три месяца до окончания института. Разговоры о будущем – о работе и устройстве – стали главными. Спалось отвратительно. И даже мяч гонять не хотелось. А по этажам общежития, по нашим коридорам бродили веселые «дяди» – представители различных организаций, заманивая, как они сами выражались, «рыбку в сети».

Из трех подмосковных НИИ выбирала Аня Бурлакова: тихонькая, скромненькая, ну никак не могла она решиться. Представители весело расхваливали каждый свое. А она только хлопала глазами. Один из представителей случайно сказал: «У нас есть то-то и то-то и еще кружок бальных танцев». – «Правда?» – «Правда!» И эта мелочь оказалась решающей. Аня Бурлакова немножко любила танцевать.

И она туда распределилась. Работала. Как говорится, нашла себя. Что касается бальных танцев, они были в плохоньком состоянии. Но все-таки действительно были. А через год Аня вышла замуж за руководителя кружка, пошли дети, и бальный кружок в НИИ уже навеки прекратил свое существование. Наша тихонькая Аня его попросту торпедировала. Теперь ни руководителя, ни ярких афиш, ни самих бальных танцев нет там и в помине.

Распределение было на подходе. Юной семье Гребенниковых, как и всем другим, нужно было на что-то решиться. Как-то выбрать.

– Этот Седовласый велел мне читать толстенную монографию, – сказала Валя однажды.

Валя натирала сыр к макаронам и продолжала рассказывать:

– Этот Седовласый какой-то чудак!.. Неужели он не понимает, что я в науке птичка невеликая и что мне будет достаточно хорошего диплома! Ей-богу, чудак!

Гребенников, целясь в макаронину вилкой, спросил:

– Что за Седовласый?

– Мой руководитель. По дипломной работе.

– Раньше ты называла какую-то другую фамилию. Или это прозвище ему дали?

– Да, – Валя улыбнулась, – мы так его прозвали.

– Седой, что ли?

– Совершенно седой. И интересный. Такой важный, так улыбается!..

– У него много дипломников?

– С других потоков я не знаю. А нас у него трое. Одни девчонки… Только, пожалуйста, не ревнуй – он человек добродушный. Недавно говорит: «Товарищи студентки, мне вчера исполнилось пятьдесят лет. Прошу поздравить», – а у самого глаза молодые-молодые.

– И вы, конечно, кинулись его целовать?

– Павлик, как тебе не стыдно… Ничего мы не кинулись. Посмеялись – это было. Посмеялись, и все.

Но Гребенников как-то сник, загрустил. Он привык бояться за Валю.

– Ну, Павлик. Ну что ты!.. – Валя трясла его за плечо.

Она рассмеялась:

– Миленький!.. Он же старый!..

И еще смеялась:

– Он же старый, старик!.. Старикашка!.. Ну как тебя успокоить?!

Понимая, что смешон, и не находя других слов от волнения, Гребенников промямлил:

– Ну да… А если он начнет говорить о своем творчестве?

– Миленький!.. Даже если он наболтает на полную Нобелевскую премию, он же не станет для меня моложе?

Когда Валя уснула, Гребенников не спал – был неспокоен. Он вставал, курил, а к утру стал желт лицом.

Вот такой недоспавший, с желтизной на лице, Гребенников вдруг заявился вечером к Седовласому на дом.

– Я муж Вали, – сказал он смущенно, но с определенной твердостью.

Профессор, добродушно улыбаясь, провел его к себе в кабинет.

– Да, да, я с удовольствием вас выслушаю, – сказал он, усаживая Гребенникова и усаживаясь сам, – я весь внимание. Валю я люблю, она одна из лучших моих студенток… Даровитая девушка, не правда ли?

Гребенников покраснел. Он как-то сбился со своей мысли, с которой сюда пришел. Кроме того, он знал довольно скромные научные способности Вали и не нашелся, как ответить.

Профессор тоже не понимал получившейся паузы:

– С Валей что-то случилось?

– Нет, нет. Все в порядке.

– Может быть, вы в деньгах нуждаетесь? Я ведь понимаю, я сам тоже был студентом…

– Нет. – Гребенников набрал воздуха и решился: – Понимаете, Валя… она с виду очень боевая, веселая. То есть она и на самом деле веселая…

– Одни глаза чего стоят! Искры! – воскликнул профессор.

– Но на самом деле она излишне впечатлительная. Увлекающаяся.

– Так это же замечательно!