Провинциал и Провинциалка - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Маканин cтр.№ 24

Но Тося Чекина стояла на своем:

– Вот Сережа подрастет – пусть идет в поварское. А Валечку не пущу. Да еще и думать-то рано об этом…

– Это верно. – И тетка вздохнула, бережно положив на стол похоронную.

У Чекина было двое детей – Вале восемь лет, а Сереже ровно год.

– Тьфу ты! Опять свет погасили…

– Экономят, – вздохнула Тося.

Помолчали.

– А Валечка не боится в темноте? – спросила тетка.

– Нет… Валя!

– Я иду, мама.

Валечка пошелестела тетрадями и пришла из той комнаты.

– Я как раз уроки кончила. Ну как раз, мама!

– Вот и умница.

Тетка шепнула:

– Не знает? Не говорила?

– Нет еще, – сказала мать и спросила у Вали: – Значит, кончила уроки?

– Как раз. Последнюю цифру написала – и погас свет!

– Молодец…

Маленькая Валечка почувствовала, что мать хочет ее обнять, и ощупью, в темноте шагнула ближе и ткнулась в живот матери.

– Молодец. – Мать погладила ее по голове. – Первоклассница моя… Скоро ли Сережа наш таким будет?!

– Скоро, – сказала тетка. – Если пошел, теперь все скоро.

– Нет… – сказала мать. – Он еще не ходит.

– Как не ходит? Сама видела…

– Будет врать-то.

И тут вмешалась Валечка:

– Мам, это правда. Пошел Сережа. Сегодня пошел.

– Да?

– Ты ж весь день болела, мама. Вот и не заметила…

Мать промолчала. Тетка тихонечко вздохнула и в темноте потрогала рукой на столе похоронную. А Валя с детской обязательностью и настойчивостью еще раз пояснила:

– Ты болела, весь день лежала, вот и не заметила.

В девятом классе Валечка Чекина читала запоем, особенно же ей нравился Бальзак. Выпущенный золотистый пятнадцатитомник докатился волной до самых глухих городков.

– И ты все это читала? – с завистью спросила подружка-одноклассница.

Обе только что пришли из школы – уже вечер; и Валя ответила ей со значительностью:

– По второму разу читаю.

– Нравится?

– Очень.

Обе бросают свои портфели. За окном – зима, долгая зима провинциального городка. Долгий зимний вечер с вьюгой. Да еще матери работают в ночную смену – дивное время! Можно бы сесть за домашние уроки, но девятиклассниц уроки не очень-то пугают.

Обе сидят, нет, полулежат на пуховой материнской перине, две подружки. И Валя читает заложенные страницы.

– Иди, иди! Делай уроки! – кричат они маленькому Сережке, если он вдруг входит к ним.

Он кое-как перешел во второй класс, он вял и совершенно безлик.

– Мне скучно, – робко лепечет он, появляясь в дверях.

– Иди, иди.

Наконец они вспоминают, что его пора кормить и укладывать спать. Ест Сережа медленно и вяло: он вообще апатичный. И какой-то прибитый. Ни жизни в глазах, ни искорки.

– Ешь быстрее!

Сережа равнодушно жует. Они подгоняют его с неосознанной подростковой жестокостью:

– Ну ты – дите войны!.. Быстрее!

Для них это шутка, а смысл выражения далек. Сережа роняет ложку. Кажется, он спит над тарелкой.

– Ну ты посмотри на него! Его можно в цирке показывать! – говорит Валина подружка. Перед глазами у нее все льется сладкий мед читаемого романа. И Валя берет ложку и энергично «докармливает» – впихивает ему за ложкой ложку.

– Вот он всегда такой. Его в школе даже девчонки бьют, а он только нюнит… Плакса! И каким он только в жизни будет?! Дите войны, еще немножечко кашки?

Но каша изо рта Сережи вываливается опять в тарелку. Он как бы спит.

– Хватит! – решает Валя. Поит сладким чаем и быстро укладывает его в кровать.

Валя собирает ему на завтра портфель, затем они гасят в его комнате свет. А сами, прижавшись, опять утыкаются в золотистую книгу.

– Сейчас, – шепчет Валя, листая. – Сейчас я тебе прочитаю, что она ему ответила…

– А этот журналист ее еще встретит?

– Да. Такая любовь будет!

– Найди-ка, листай быстрее.

– Подожди. Гляну в комнату.

Валя идет к уснувшему братишке. Она подтыкает углы одеяла и возвращается, чтобы, отыскав, читать щемящую страницу. Барак полузанесен. За окнами долгая уральская зима, а мать работает в ночную смену.

– Сейчас, сейчас, – шепчет Валя, листая книгу.

В конце девятого класса Валя была влюблена. Она была влюблена и в десятом, вплоть до самых выпускных экзаменов. В преподавателя литературы. Самая подходящая личность.

Однажды поздним вечером она не сдержалась, заплакала и кинулась к матери. Уже ложились спать. И вот, худенькая, в ночной рубашке, заливаясь слезами, Валя кинулась. И шептала матери, что «сильно-сильно» любит.

Мать, утомленная работой, заспанная и плохо соображающая, восприняла это однопланово:

– Я ему покажу!.. Небось говорил о Пушкине, а сам глаз не сводил!

Валя так и затряслась:

– Ой, что ты, мамуля. Ради бога. Он совсем не такой!

Валя хватала мать за руки, сжимала и целовала ей руки:

– Мамуля, прошу… Я ж тебе призналась. Я ж от сердца.

И мать поняла: уложила ее спать, пообещала молчать. Однако она еще не вполне была уверена, что молчать – это правильно. А Валя была как больная: лепетала, объясняла – лицо, руки и все тело горели. Наконец она забылась. Мать отпустила ее горячую руку, укрыла худенькие плечи.

– Тошшая, – сказала мать тихо. С возрастом мать делалась грузной и все больше, как велось у пожилых людей в городке, нажимала на шипящие звуки. Тошшая. Нишшота. И тому подобное.

И тут же пошла к тетке – поделилась случившимся. И спросила, не нагрянуть ли все-таки к учителю?

– Мне только в глаза ему глянуть – и я все пойму.

– А нужно ли?

Мать пояснила:

– Я столько лет без мужа живу: насквозь мужиков вижу. Мне только один раз в глаза ему глянуть в таком разговоре…

Но тетка была против:

– Не ходи. Не обращай внимания. Я голову дам отрезать, что учитель за свою честь больше трясется, чем твоя Валя.

– И ничего, значит, не делать?

– Ни-ни.

– Я и сама не очень хочу идти – ведь шум-то будет, а будет ли толк?

– Именно. А Валечке объясни, что это бывает и проходит.