Провинциал и Провинциалка - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Маканин cтр.№ 21

– В следующий раз, Иван Серафимович, повезет нам, а не другим…

Начальник горько усмехается:

– Тема на шесть лет.

– И что же?

– Мне не тридцать. Мне пятьдесят два.

Значит, к концу темы ему будет пятьдесят восемь, вот в чем дело.

– В шестьдесят люди еще, бывает, женятся, – говорит Ключарев.

– Ну хватит, ну перестань же!

Он всплеснул рукой, как женщина: он слаб и размагничен ударом. И ясно, что Ивану Серафимовичу больно не от самого удара, перестраиваться – вот что больно. Больно мечтать заново о том, что, дескать, через шесть лет появится новая тема, золотая жила, и только тогда уж я сумею во весь голос, во всю силу… и так далее. Тут-то и беда мечтателей, думает Ключарев. После каждого жизненного щелчка нужно перестраиваться и заново создавать условия для мечтаний – Ключарев любит эту породу людей, это прекрасные люди, быть может лучшие, но…

– Говорят, что в каждой беде есть свое открытие, – продолжает Ключарев вслух, он выдумывает копеечные афоризмы, утешает Ивана Серафимовича – а мысль идет и по своим путям. (Командировка – вот что должно утешить его, Ключарева. А что? Все равно кого-то нужно посылать в связи с новой темой. Как раз в ту сторону. А он, Ключарев, заодно сможет заехать в Старый Поселок.)

– Иван Серафимович.

– Да, Виктор.

– У меня ведь к вам разговор есть. Конкретный.

Ключарев просится в командировку и получает согласие. (И понятно, что с этой минуты ему хочется быть проще, человечнее, чище.)

Он дома. Он говорит жене, что завтра уедет и что там до Старого Поселка – рукой подать. Ну пусть не рукой. Но ведь близко. И если не сейчас, когда он еще сможет туда съездить?..

Жена согласно кивает: тебе видней.

– Ну что ж. – И вдруг с характерным женским «проламыванием» сквозь все и всех она добавляет: – Ты ведь давно чувствовал, что туда поедешь.

– Я?

– Конечно. Ты знал, что поедешь… Потому ты и психовал последнее время. У тебя с языка не сходило.

Ключарев улыбается:

– Любопытно. В этом что-то есть!

И тут же – первая ласточка уже осознанного волнения – он не знает, что делать в такую минуту, куда деть руки.

– Что ли, позвонить?

Живут и стареют родители Ключарева, в сущности, недалеко. С тех самых пор, как Ключарев и его сестра Анечка поступили в институты, родители перебрались из Старого Поселка, чтоб жить поближе к детям, поближе к Москве. Ключарев заказывает разговор, звонит, говорит, что дома у него все хорошо и у Ани хорошо и что вот командировка и так получилось, что он, Ключарев, быть может, заглянет в Поселок. Да, там недалеко… Ключарев нервничает и лишь в самом конце догадывается спросить об их здоровье. Как ты, мама, и как, папа, ты?

Отец не отвечает, он о чем-то шепчется с матерью, а затем, откашлявшись, говорит:

– Понимаешь, сын… Заглянуть бы тебе туда надо. А мы с матерью старые и уже не сможем.

– Не понимаю.

– Конечно, у тебя есть много всяких дел, а я, сын, это хорошо знаю. Но он все-таки твой родной брат…

Ключарев едва улавливает смысл: отец просит во время командировки заглянуть в Поселок и поправить могилку Юрочки, умершего двадцать пять лет назад. Отец говорит с какой-то боязнью напороться на отказ. Текут и скользят витиевато-осторожные фразы:

– …как-никак твой родной брат. И к тому же уважение к умершему. И ты не подумай, что тут какая-то религиозность. Не в Боге дело. И современная мораль тоже за это. Я это точно знаю, читал.

Берет трубку мать. Голос тоненький, а ее всегдашняя, пахнущая травой и мятой скороговорка сливается в единый распев:

– Сынок, мы уж, видно, никогда не выберемся, съезди ты, кто же еще – двадцать пять лет исполняется, – съезди, две рябинки над могилой – написали, что одной уже нет, не следит никто…

Мать спешит – она, как всегда, побаивается телефона, то есть того, что разговор вдруг прервут.

И Ключарев ей – тихо и успокаивающе:

– Да, мама… Да, мама… Конечно, мама…

Он говорит жене о просьбе родителей, о дороге и о том, что надо уже сегодня собраться.

– Не увидишь ты Поселка, – заключает он. – А жаль. А давай на будущее лето вместе поедем?

Идея Ключареву уже нравится. Он закуривает, обволакивается дымом, Майя ставит чайник. «Спите, а ну, спите. Не переговаривайтесь!» – заглядывает она к детям… Ключарев сидит, упершись локтями в стол, дымит и неторопливо выкладывает хорошие, набегающие к вечеру мысли:

– А почему бы нам не поехать? Деньги?.. Возьму лишнюю статейку у Рюрика – вот дорога уже оплачена! – Он счастливо вздыхает: – Сейчас я как бы на разведку поеду… А уж будущим летом – все вместе катанем.

– Он тебе письмо прислал.

– Рюрик?

– Да.

– Не похоже на него. Наверное, не дозвонился… Слушай. И поедем мы – я, ты, дети – все вместе и на весь отпуск, а?

Майя уже тоже увлеклась:

– Мне кажется, я ничему не удивлюсь, когда туда приеду. Как в знакомое место. Ты столько рассказывал, и сестра Анечка рассказывала – я уже вполне представляю…

– Поселок представляешь?

– Ну да.

– Э, нет… Нет, друг мой. Поселок – это надо видеть. Есть, например, там перелесок, а за ним Лысая горка. О господи!

Ключарев замолкает от невозможности высказать. Он переполнен. Он только покачивает головой… И вот так, покачивая головой и улыбаясь, идет с кухни – подходит к своему столу и вскрывает письмо: «Уважаемый тов. Ключарев. Ввиду специфики работы… та-тата-та… и в силу ряда обстоятельств в нашем институте… та-та-та-та… мы вынуждены в дальнейшем отказаться от Ваших услуг внештатного работника. С уважением. Рюриков»… А, черт!

– Что такое? – спрашивает Майя оттуда, с кухни.

– Да ничего. Но маленький денежный ручеек кончился.

Майя подходит, пробегает глазами письмо:

– Плохо… Я ведь привыкла на ручеек рассчитывать.

Ключарев минуту молчит – думает.

– Я чувствовала, что что-то неладно. Видимо, Рюрик тебе звонил. А когда не дозвонился, решил написать…

– Не звонил он. Письмом отказать удобнее.

Майя сникла – так всегда, если неприятность случается на ночь глядя. Она вертит в руках письмо. Ключарев же решает, что наплевать. И слава богу, унижения кончились. Будет он еще расстраиваться в такие минуты!..

– И поедем мы туда все вместе. Главное, я хочу, чтоб дети – понимаешь! – чтоб дети увидели.

Он продолжает говорить и достает чемодан – щелчок замка, первый звук дороги.