Однако же помог не случай, помогла интуиция, сопровождающая всякое наше сильное чувство. Влюбленный старикашка, он ведь тоже – влюбленный. Я вдруг догадался… Я вдруг сообразил (не знаю уж как), что те двое, пробиравшиеся наверх по своим серьезным делам, меня обманули. На всякий случай обманули. Замели след. Их этаж был не седьмой, а значит, этот – не девятый. (Я именно чувством, чутьем сообразил. Я даже исчислил, что обманывающие обманывают в таких поспешных случаях на один.) И сразу же – на порыве – я поспешил назад к лестнице.
И взлетел этажом выше. Это был он, девятый. Потому что тьмы не стало.
Потому что сразу же я увидел поперечные лунные дорожки. В длиннющем темном коридоре гениальным прочерком лежали лунные полосы. Три. (От трех кряду помнившихся мне снарядов. От тех самых. От их пробоин высоко в стене.) И еще угадывалась последняя пробоина в самом-самом конце коридора, где Даша… Вдалеке.
Наращивая нетерпеливый шаг и пересекая (каждый из трех) лунный ручей, я невольно поворачивал голову к стенной дыре. В косой пробоине (в каждой из трех) я видел луну, кто бы еще мог мне здесь помочь! Сердце возликовало. Это она… Подруга постаралась! Мне в помощь!.. На ее белесые, на ее стелющиеся полосы я ступал в темноте уверенно – как на земную твердь.
Я все помнил… Наш девятый!.. Меня так окрылило удачей, что я (в гордыне) подумал, что справился бы с хитростями поиска и без луны.
Я ведь тогда, за неимением лучшего, пожертвовал пахучей маечкой Даши. Уходя, набросил майку на круглую медную рукоять двери (того кабинета, что с трубками и табаками). Приметил наше место извне… Когда помогал Дракуле нести Славика… Конечно, второпях я мог промахнуться, бросить мимо дверной ручки. Но и упавшая маечка – достаточный знак.
Маечка, вяло повисшая на дверной ручке, увиделась уже издали. А потому что лунный прорыв, что в самом конце коридора, был более яркий: он был двойной, когда убило Славика. Двойным было то оглушительное убойное попадание… И словно бы в память о погибшем юнце, луна сотворила здесь дорожку высшего класса – и шире, и торжественнее, и трагичнее. Снаряды протащили с собой внутрь сверкающие куски окна и лунного света. Крошево оконного стекла… На полу… Под моими ногами лежала луна. Разбитая в мелочь.
7
Лунно и светло (от окна) было и в кабинете… Куда я вошел и где увидел спящую Дашу. Она лежала на полу. Вся в луче… Как на картине старых мастеров. Она таки сорвала с себя платье. Нагая… В забытьи…
Я и луна, мы смотрели. Мы только и делали, что смотрели… Я сел на краешек разбитого кресла и закурил. Я медленно курил. (Вот зачем спички.) Не отрывал глаз… Нагота Даши лишь казалась полной. (А почудившийся треугольник был всего-то косой тенью ее бедра.)
Но чудо застывшей картины вдруг слегка подпрыгнуло. И сместилось. (Луна затряслась… Луч луны прыгал мелковато. Этак припрыжкой… Не от перистого ли облака?) Я глянул в пролом. Луна там спокойна. Тогда я сразу перевел глаза назад – это не луну, это Дашу трясло. Это ее колотило, било мелким боем в продолжающейся ломке. И ломало ей руки. И пальцы крутило… И жирным отблеском прыгало пятно на ее лбу – мелкий пот.
Я лег к ней… Секс ни при чем… Я лишь пытался передать ей этот лунный мир. Передать покой. Передать это отсутствие желаний… Я просто лежал рядом… а Даша билась.
Я не хотел ее – и мой член, помощник в деле, оказался невостребован. Он по-тихому подсмеивался надо мной со стороны. Впрочем, сочувственно и вполне по-товарищески: зачем, мол, тебе я?.. Тебе с ней и так неплохо… Я пробовал (проверочно) им шевельнуть, пополнить его кровью – той самой кровью, что по-сумасшедшему гнала меня за Дашей весь долгий день. Но он только подсмеивался: «Ну-ну, приятель! Нет же никакой драмы!.. Смотри, как славно вы с ней (с Дашей) лежите. Цени свою минуту… И ведь она (луна) тоже с вами. Чудное триединство! Зачем вам еще и я?»
Говорят же, объятия женщину врачуют. Даша это знала?.. Во всяком случае, она очнулась. Вполне очнулась. Но и ломка проснулась с новой силой. Ее чудесное лицо запрыгало, затряслось. А Даша вдруг засмеялась… Через силу…
Этот ее мелкий хрипловатый смех! Напряженно выставив руки, но ладонями (почему-то) вперед, она звала к себе.
– Это я, – на всякий случай сообщил я.
– А?
«Это я…» – именно так (в точности так) я сказал ей вчера в темноте ее дачи (в такой же лунной полутьме). Даша, возможно, тоже вспомнила и засмеялась повтору. «Вижу». – Она еще потянулась ко мне. Она звала глазами… К себе…
Сначала она раскинула руки. Затем руки Даша завела за голову… Сцепив там пальцы и образовывая для своего затылка мягкое гнездышко. Она, мол, сколько-то приспособится к ломке. Она, мол, сумеет… И все равно ее голова запрыгала… Взлетала и скакала. Как мяч… Она расцепляла свои руки лишь на миг, чтобы обнять меня, чтобы прихватывать меня за лопатки, входя в мой ритм. Но затем опять убирала руки под колотящийся затылок. Руки там и оставались.
И глубоко, жадно захватывала ртом воздух.
– Даша…
– Да.
То, что надо. То, что нам было надо. И ей (как я после понял) в особенности. Голова ее в подложенных снизу ладонях уже не билась – голова моталась туда-сюда. Голова казалась беспомощной. Но я вдруг сообразил, что это счастливое мотанье из стороны в сторону – не тряска… Это же оно. Это оно.
– Даша…
– Да, да! – вскрикивала она, уже не слушая и не слыша.
Она захватывала ртом все больше и больше воздуха. Звуки стали первородными:
– Оо… Уу… Ага-га-аааа!.. Уу!
– Как твоя голова?
– Что?
Она плакала. Счастливо плакала, мотала головой, билась, а я это понимал и был с ней, сколько было сил. Я старался. Я почему-то знал, что ей это нужно… Наши жизни исчезли… До предела. Пока она не впала в слабость. Пока не вырубилась. В забытьи… В никуда… И только увидев, что могу торжествовать, я перевел дух.
Я не сразу обмяк. Я еще огляделся, сам себе не вполне веря. Я еще увидел, какие мы с ней смуглые в лунной подсветке. Лицо Даши осталось мокрым от слез. Хотя спала… Уже спала…
Ее тряска все же попритихла. Ломка затаилась… Или вовсе сошла на нет. Надо ждать. Врачеванье как врачеванье… Мы лежали с полчаса? Час? Не знаю… В темноте… В состоянии дремы… А потом, отврачевавший, я встал и пошел прямо на луну. В ее направлении. Луна висела в проломе.
Пролом в стене (плюс сбоку пустой, без стекол оконный проем) был достаточно велик и вертикален (за счет того двойного попадания). Почти в рост… Когда я вошел (или, лучше, вышел) в корявый овал пролома, то оказался на своеобразной узенькой лестнице… Только вверх… С крупными ступеньками… И я двинулся – вверх! – в параллель с линией оконных проемов! – не выпуская ни на миг луну из поля зрения. Я шел на луну… Туда!.. Как счастливчик!.. В восторге обладания!.. Разве я не был с Дашей – разве я не поимел весь мир?!.