Зияющие высоты - читать онлайн книгу. Автор: Александр Зиновьев cтр.№ 58

Дело обстоит вовсе не так, будто с одной стороны - банда Претендента, а с другой - банда Секретаря, говорит Неврастеник. Реальная ситуация такова. Секретарь - начальник всех, Претендент - ему подчиняется по одной линии. Но есть другая линия, по которой Претендент не подчиняется Секретарю. Секретарь вместе с Кисом и Мыслителем пишут книгу. Исполняющий обязанности работает на полставки у Социолога. Супруга защищала диссертацию на кафедре у ближайшего врага Претендента, оппонентом был один из ближайших соратников Секретаря. Продолжать? Мы образуем единую дружную семью. Распадение на враждующие группы - здоровая критика и самокритика, интересы дела, забота о благе ибанской науки и о чистоте изма. Группы Претендента и Секретаря - это даже не уплотнения в некоторой сплошной среде. Это некоторая тенденция многих людей совершать какие-то поступки таким образом, будто одни из них хотят помочь, а другие помешать Претенденту стать директором. И это бессмысленное брожение трясины или, скорее, дерьма субъективно переживается как борьба за какие-то идеалы. Здесь несоответствие страстей и оценок, с одной стороны, и реальной жизни, с другой, достигает таких чудовищных размеров, что мне по временам кажется, будто мы все сидим в сумасшедшем доме.

Где я, спросил Шизофреник у молодцеватого красивого парня, одетого в жутко знакомую форму, которую он никак не мог вспомнить. Вы, дорогой товарищ, находитесь в столице нашей родины - в лагерь-сарае Чингиз-Хана, ответил парень, и свистком вызвал сотрудников в штатском. Посредине лагеря, видит Шизофреник, возвышается синхрофазотрон. На нем на корточках сидит Правдец и играет на балалайке. Мазила из конского навоза лепит бюст передовика монгола, который перевыполнил норму вырезки славян втрое. В сторонке Болтун, аккуратно посаженный на кол, читает лекцию об ибанском искусстве. Около него с автоматом стоит Мыслитель и внимательно наблюдает за тем, чтобы Болтун сидел симметрично. Вокруг, скрестив по-турецки лапки, расселись полчища крыс. Искусство, говорит Болтун, занимая более правильное положение, разделяется на официальное и неофициальное. Официальное искусство допускает возможность массового обучения ему. В принципе любой крысо-монгол при наличии достаточно способных родителей может стать заслуженным художником, лауреатом, академиком, депутатом. Образы официального искусства привычны и общедоступны. Они доступны самому Чингиз-Хану, Батыю, Мамаю. Оно не отвергает гиперболу, но только правдивую. Так, если художник изобразит ноги монгола кривее, чем они есть на самом деле, а лошадь его еще мохнатее, то это будет революционный романтизм, зовущий вперед. Прямоногий же монгол на английской кобыле есть абстракционизм чистой воды. Верно, закричали проснувшиеся для этой цели крысо-монголы, и выпустили тучу стрел в синхрофазотрон. Официальное искусство, продолжал польщенный Болтун, жизнеутверждающе. Но оно возможно и как обличающее. Не допустим, заорали крысо-монголы. Разумеется, в меру и под контролем, поправился Болтун. При этом к нему предъявляются такие требования. Оно должно быть столь же бездарно, как и жизнеутверждающее искусство. Недостатки, обличаемые им, должны выглядеть как отдельные и преходящие. Из него должно быть видно, что мы боремся с недостатками и делаем это весьма успешно. Неофициальное искусство разделяется на разрешенное, безразличное и неразрешенное. Безразличное долго в этом качестве оставаться не может, если оно становится заметным. Так что остаются лишь две рубрики. Разрешено может быть любое неофициальное искусство, если только оно удовлетворяет таким требованиям. По уровню таланта оно не превосходит официальное. Не имеет широкого общественного резонанса. Не ставит художников в привилегированное или исключительное положение сравнительно с официально признанными. Бессодержательно или не выходит с этой точки зрения за рамки дозволенного. Остается лишь неофициальное неразрешенное искусство. С ним общество ведет борьбу всеми доступными средствами. И, разумеется, побеждает. Вот таких художников, продолжал Болтун, указывая на Мазилу, в принципе не должно было бы быть, если бы не два из ряда вон выходящих обстоятельства: эпоха растерянности после битвы на Куликовом поле и заигрывания с Западом. Благодаря первому обстоятельству Мазила сохранил шкуру, благодаря второму стал знаменитым.

Болтун окончил лекцию, поправил кол и спросил, какие будут вопросы. Руку поднял отличник Батый. Скажите, профессор, а мог бы появиться Мазила там у них на Западе, спросил он, кокетничая французским произношением и американскими джинсами. Мазила появился в своем месте и в свое время, сказал Болтун. Там он не мог быть, так как если бы там он мог быть, так уж давно бы там и появился, поскольку всякий, кто может, там непременно появляется. Там на это смотрят сквозь пальцы. У нас он раньше появиться не мог. Задушили бы. Верно, заорали крысо-монголы, задушили бы. И позже не может быть, сказал Болтун. Задушат. Верно, заорали крысо-монголы, задушим. Они бросились к Болтуну и потянули его за ноги так, что кол вылез из глотки. Аудитория разразилась бурными аплодисментами. Мыслитель презрительно пожал плечами. А что я мог сделать, сказал он Мазиле. Батый поблагодарил лектора за интересное сообщение и скомандовал поход на Ибанск. А ты, сказал он Мазиле, можешь отсюда катиться на все четыре стороны. Держать не будем. Ррррота, с места песню, шагыыыым арррш, скомандовал Старшина.

Ена-бена-труакатер,

Мадмазеляжураватер,

заблелял Мыслитель. И взяв на изготовку облезлые хвосты, крысы двинулись на Ибанск.

Меня все время преследует мысль о смерти, говорит Неврастеник. Я тоже думаю, говорит Карьерист. Но мне страшно. Как подумаю о том, что еще мгновение - и нет ничего, ужас берет. Я думаю о прошлом, говорит Ученый. Где оно? А люди-то были. Писали стихи. Доказывали теоремы. Мучились в лагерях. Где все это? Много ли осталось в памяти? Да и что память! Дело не в этом. Дело не в этом, говорит Посетитель. Что такое нормальная человеческая жизнь? Твое благополучие? Нет. Нормальная человеческая жизнь - это когда ты продолжаешь жизнь и дело других, они смотрят на твою жизнь и на твое дело как на свои, кто-то продолжает твою жизнь, и твое дело. И вы все - одно. При этом создается состояние причастности к вечности, л страха смерти нет. Если люди при этом и думают о смерти, то не так болезненно, как вы, а как о деле. А как живете вы? На предшественников вам наплевать. Их у вас нет. А если они и были, вы стараетесь о них забыть и вести все отсчеты только от себя. Продолжателей вашего дела нет, и вы это знаете. На вас наплюют так же, как вы на своих предшественников. Родители? Дети? Тут еще хуже. А между тем даже с чисто биологической точки зрения тут мы потеряли. Говорят, продолжительность жизни увеличилась на двадцать лет. Нет, она сократилась на сорок. Нормальный человек есть единство по крайней мере трех поколений. Подсчитайте, сколько это. А мы - мы просто обрубленные люди. Без прошлого. Без будущего. Мы и есть чистое мелькание. Потому-то мы и наполнены страхом смерти. Страх смерти есть лишь осознание этого факта разрушенности связи времен. А где же выход, спросил Неврастеник. Религия, говорит Посетитель. В условиях современного образования это пустое дело, сказал Ученый. Религия не только учение, сказал Посетитель. Религия есть еще человеческая общность. Старушечья общность, сказал Неврастеник. Замолчи, сказал Болтун. Он прав. Нужна антисоциальная общность людей и нужна для нее своя неофициальная религия. Не нравится слово религия - путь будет идеология. Любопытно, говорит Неврастеник. Может быть, вы уже и роли распределили? Может быть, сказал Болтун. И как же, спросил Ученый. Ну хотя бы так, сказал Болтун. Правдец - пророк. Мазила - создатель иконики. А мессия, спросил Неврастеник. Кто мессия? Клеветник? Шизофреник? Нет, сказал Болтун. Они апостолы. Мессия идет. Где, спросил Неврастеник. В тебе. В нем. В нем. Во мне. Во всех. И откуда же исходит, спросил Ученый, Ваш мессия. Из науки? Из искусства? Из тюрем? Из политики? Из салонов? Из разума? Из сердца? Из желудка? Отовсюду, сказал Болтун. Кто знает, может быть, он уже пришел. А мы слепы, и потому этого еще не знаем. А зачем он нужен, спросил Карьерист. Восстановить разорванную связь времен и очистить твою душу от страха смерти, сказал Посетитель. Ну и разговорчики мы ведем, сказал Неврастеник. Неужели это серьезно?