Джевдет-бей и сыновья - читать онлайн книгу. Автор: Орхан Памук cтр.№ 115

Меряя комнату шагами, он бормотал себе под нос всё то же: «Только бы Исмет-паша сделал этот маленький шаг!» Интересно, что делает сейчас человек, от которого зависит, обретет ли смысл жизнь Мухтар-бея? Когда Исмет паша был премьером, Мухтар-бей безоговорочно поддерживал его правительство. Когда тот попал в опалу и был отправлен в отставку, стал его голосом и ухом в меджлисе: неизменно заводил речь об Исмет-паше в кулуарах, при каждом удобном случае всячески его превозносил, а бывая у него дома, рассказывал, о чем говорят между собой депутаты. Оказавшись в отставке, Исмет-паша воспользовался случаем улучшить свой английский, нанял преподавателя и принялся штудировать английскую историю, брал уроки скрипки, не забывал и о своих любимых шахматных журналах. Бескорыстная преданность Мухтар-бея его, кажется, приятно удивляла, несколько раз он выражал ему признательность. Однажды, в очередной раз обыграв его в шахматы, Исмет-паша сказал: «Обороняетесь вы хорошо, однако, когда приходит время атаковать, начинаете выжидать и упускаете благоприятную возможность!» «Упускаю возможность! — пробормотал Мухтар-бей. — Нет-нет, на этот раз Исмет-паша вспомнит обо мне и даст должность! Он не забудет, как я был ему предан!» Внезапно смутившись, подумал: неужели преданность — его единственное достоинство? Испугавшись, тут же сказал себе, что и это уже немало. «Я признаю, что особым умом не отличаюсь. Да, я не самый умный в мире человек. Такие люди, как я, возвышаются благодаря не уму, а преданности и верности своим убеждениям… К тому же в нашей стране быть себе на уме не годится. Всегда нужно идти за тем, кто умнее тебя и лучше знает, что делать. Убеждения тоже очень важны. Да, преданность и убеждения — вот что важнее всего! Я предан Исмет-паше и верен делу реформ». Он вдруг подумал, что смешон, и резко остановился посреди комнаты. Потом обернулся и с опаской посмотрел в зеркало на шкафу. «Смешон ли я? Аллах свидетель, нет! Я как все. Что лицо, что мысли…» Ему вспомнилась траурная церемония. «Какая она была пустая и бессмысленная. По сравнению с ним всё выглядит пустым и бессмысленным. Как все рыдали! А я тут строю честолюбивые планы… Нехорошо! Что сказали бы все, если бы узнали, о чем я думаю? Какая ерунда! Но что же нужно делать в жизни? Посмотрите на это отражение! Фигура громоздкая, а носик маленький. Кто-то, кажется, Камиль-паша, сказал: первый признак выдающегося государственного деятеля — выдающийся нос! А у меня только уши выдаются — на паруса похожи». Чтобы избавиться от одиночества, навевающего такие неприятные мысли, Мухтар-бей решил с кем-нибудь поговорить.

Быстрыми, нервными шагами преодолев расстояние между своей комнатой и кухней, он увидел горничную, что-то готовящую на плите. Окна запотели от пара.

— Где наша девочка, Хатидже-ханым?

— Она ушла с Омер-беем на траурную церемонию.

— И что же, еще не пришла? — спросил Мухтар-бей, рассердился сам на себя, что задает такие глупые вопросы, и вышел из кухни. «Где же они так задержались?» Мысль о том, что дочь могла в такой день просто взять и отправиться на прогулку, вывела его из себя. «Расти такую, люби, пылинки с нее сдувай — чтобы она потом ушла к этому хлыщу, к этому самодовольному типу одержимому мыслями о деньгах!» Взгляд Мухтар-бея остановился на венецианском пейзаже. Эту картину он купил сам. Покойной супруге она не очень нравилась, но на стену ее все-таки повесили. Вспомнив жену, Мухтар-бей пригорюнился. «Только ее я и любил. А она всю жизнь надо мной слегка посмеивалась. Потом взяла и умерла. А сейчас и Назлы меня покинет. Да к тому же ради этого неприятного самовлюбленного типа. Эх, нашла бы она кого-нибудь другого… Взять хотя бы Рефика Ышыкчи. Пусть он человек наивный, зато добросердечный и чистый душой». Вспомнив споры с Рефиком, Мухтар-бей улыбнулся. «Однако до чего же он все-таки наивен! Можно и даже нужно быть идеалистом, но не настолько же! Хорошо, что министерство взялось издать его книгу». Министр сельского хозяйства, решив, видимо, не портить отношений с приверженцами Исмет-паши, настоял, чтобы просьба друга Мухтар-бея была выполнена. На днях Рефик должен был встретиться и с писателем-экономистом Сулейманом Айчеликом. Потом, наверное, отправится в Стамбул. Мысль о Сулеймане Айчелике и журнале «Тешкилят» была неприятна Мухтар-бею. «Не люблю фантазеров! Хотя, может быть, мои нынешние ожидания тоже не что иное, как фантазия, а я — жалкий мечтатель, питающий пустые надежды? На фоне этой смерти я — ничто. Смерть страшна! Живи, работай, выбивайся из сил, становись великим историческим деятелем, а потом — раз и всё. До чего же ужасна смерть… А я — всего лишь ничтожный муравей. Эх, даже поговорить не с кем!» Он вдруг вспомнил о горничной и снова отправился на кухню в надежде найти собеседника.

Горничная по-прежнему стояла у плиты и помешивала ложкой содержимое кастрюли, выясняя, достигло ли оно нужной консистенции.

— Что готовим, Хатидже-ханым? — спросил Мухтар-бей.

— Вы же вчера сами сказали, чтобы я приготовила сютлач! [91] — неприветливо откликнулась горничная.

— А, сютлач! Это хорошо. Смотри только, чтобы не пригорел!

— Разве я вас, эфенди, когда-нибудь кормила пригорелым сютлачом? — все так же сухо проговорила горничная.

— Милая Хатидже-ханым, я же пошутил!

Чтобы не стоять просто так, Мухтар-бей заглянул в холодильник. Увидел там знакомую тарелку и расстроился: из-за этого набора тарелок, который за три месяца до смерти купила жена, у них вышел спор. Мухтар-бей тогда сказал, что правильнее было бы потрать деньги на что-нибудь другое: купить, скажем, новую одежду, кресла или еще что-нибудь для гостиной. Сейчас он понимал, до чего же глупыми и пустыми были те споры. «Что жизнь, что смерть — все тщетно и глупо». Порывшись в холодильнике, он понял, что ничего интересного, кроме маслин, там нет, достал их и начал есть. Потом почувствовал жажду Наливая воду в стакан, задумался, о чем можно было бы поговорить с горничной. Посмотрел, как быстро та перемешивает ложкой сютлач, и спросил:

— Стало быть, все время нужно вот так перемешивать?

— Да, нужно! — хмуро ответила горничная.

— А если слишком сильно мешать, не пострадает ли вкус? Или, может быть, сютлач не загустеет до нужной кондиции?

Вместо ответа горничная вытащила ложку из варева и раздраженно постучала ей по краю кастрюли. Потом нервным движением надвинула на кастрюлю крышку.

Мухтар-бей подошел к окну и начал рисовать узоры на запотевшем стекле.

— Вот и великий Ататюрк умер, Хатидже-ханым! Что скажете?

— Да, большой был человек. Умер, что поделаешь. Все мы умрем.

— А как думаешь, что дальше будет? Что сделает Исмет-паша, каким людям доверит важные посты?

— Помилуйте, бейэфенди, я в этих делах не разбираюсь, что я скажу? — В глазах горничной промелькнула недобрая искорка, щеки чуть покраснели. — Я в этих делах ничего не смыслю, так и помалкиваю! Вот как вы в готовке ничего не понимаете, так и я в политике!

— И правда, — согласился Мухтар-бей. Гнев Хатидже-ханым показался ему забавным. Выйдя из кухни, он направился в гостиную, и не успел еще туда дойти, как выкинул из головы все свои горести. Вопрос о смысле жизни теперь казался неважным. «Главное — я живу! Живу смеюсь, разговариваю. И с радостью ожидаю должность в новом правительстве. На кухне готовится сютлач… Вот и всё!»