Рилла из Инглсайда - читать онлайн книгу. Автор: Люси Мод Монтгомери cтр.№ 78

— Как это удивительно, что мы смотрим на что-то, что случилось три тысячи лет назад! — сказала Рилла. — Астрономы считают, что именно тогда произошло столкновение крупных масс материи, в результате которого появилась эта новая звезда.

— Даже в сравнении с этим событием, заставляющим видеть мир в правильной перспективе звездных систем, мне не кажется незначительным тот факт, что немцы снова на расстоянии лишь одного броска от Парижа, — с беспокойством отозвалась Гертруда.

— Пожалуй, я хотел бы быть астрономом, — мечтательно сказал мистер Мередит, глядя на звезду.

— Можно, должно быть, найти в этом занятии какое-то странное удовольствие, — согласилась мисс Оливер, — неземное удовольствие, во всех смыслах этого слова. Я хотела бы, чтобы среди моих друзей были астрономы.

— Только вообразите! Обсуждать секреты небесных светил! — засмеялась Рилла.

— Интересно, насколько глубоко интересуют астрономов земные дела? — задумался доктор. — Возможно, те люди, которые занимаются изучением каналов на Марсе, не стали бы особенно болезненно реагировать на сообщения о захвате и потере нескольких ярдов окопов на Западном фронте.

— Я где-то читал, — сказал мистер Мередит, — что Эрнест Ренан [117] написал одну из своих книг в осажденном Париже в 1870 году и, по его словам, получил очень большое удовольствие от работы над ней. Я полагаю, его можно назвать человеком с подлинно философским подходом к жизни.

— Я также читала, — добавила мисс Оливер, — будто незадолго до своей смерти он сказал, что сожалеет лишь об одном: смерть не позволит ему увидеть, чем займется в жизни этот «крайне интересный молодой человек, германский император». Интересно, если бы Эрнест Ренан мог бы появиться сегодня на земле и увидеть, что сделал этот «крайне интересный молодой человек» с любимой Францией Ренана, не говоря уже об остальном мире, была бы его философская отрешенность от мирской суеты столь же полной, как в 1870 году?

«А я хотела бы знать, где в этот вечер Джем», — подумала Рилла, на которую вдруг с жестокой силой нахлынули воспоминания.

Прошло больше месяца с тех пор, как поступило сообщение о том, что Джем пропал без вести. Несмотря на все усилия, больше ничего узнать о нем не удалось. Почта принесла два или три его письма, написанные еще до той роковой немецкой вылазки, а после этого — полное молчание. То немцы снова были на Марне, придвигаясь все ближе и ближе к Парижу; то ходили слухи о предстоящем австрийском наступлении на Пьяве. Рилла, с тоской на сердце, отвернулась от новой звезды. Это был один из тех моментов, когда надежда и мужество совершенно покинули ее… когда она чувствовала, что не сможет больше прожить и дня. Если бы только они знали, что случилось с Джемом! Можно мужественно встретить все, о чем точно знаешь. Но трудно сохранять силу духа, когда тебя осаждают страх, сомнения, неизвестность. Если бы Джем был жив, он, наверняка, подал бы весточку о себе. Должно быть, его больше нет в живых. Только… они никогда не узнают об этом… они никогда не будут уверены в этом до конца; а Понедельник будет ждать заветного поезда, пока не умрет от старости. Понедельник был всего лишь несчастным, верным, страдающим от ревматизма маленьким песиком, который знал о судьбе своего хозяина ничуть не больше, чем все остальные.

В ту ночь Рилла долго не могла уснуть. Когда она проснулась, в ее комнате сидела Гертруда — встречала, высунувшись из окна, таинственный серебряный рассвет. Ее красивый, необычный профиль, оттененный зачесанными назад густыми черными волосами, отчетливо вырисовывался на бледном золоте восточного неба. Рилла вспомнила, как Джем всегда восхищался линиями лба и подбородка мисс Оливер, и содрогнулась. Все, что напоминало ей о Джеме, теперь причиняло невыносимую боль. Смерть Уолтера оставила в ее сердце страшную рану. Но это была чистая рана, и пусть медленно, но она заживала, как заживают такие раны, хотя рубец остается навсегда. Но пытка, которой стало исчезновение Джема, была совсем другой раной: в ней был яд, не дававший ей затянуться. Сменяющие друг друга надежда и отчаяние, бесконечное, ежедневное ожидание письма, которое так и не приходило… которое, возможно, не придет никогда… газетные статьи о жестоком обращении немцев с пленными… мучительные догадки относительно ранения Джема… выносить это становилось все тяжелее.

Гертруда обернулась. В ее глазах был странный блеск.

— Рилла, я видела новый сон.

— О нет… нет, — вскрикнула Рилла, съеживаясь.

Сны мисс Оливер всегда предвещали беду.

— Рилла, это был хороший сон. Слушай… мне снилось, как и четыре года назад, что я стою на ступенях веранды и смотрю вниз, на Глен. И он все еще покрыт волнами, которые плескались у самых моих ног. Но, пока я смотрела, волны начали отступать… они отступали так же стремительно, как четыре года назад набегали… отступали все дальше и дальше к заливу; и Глен уже лежал передо мной, прекрасный и зеленый, и над Долиной Радуг появилась радуга… радуга, играющая такими великолепными красками, что она ослепила меня… и я проснулась. Рилла… Рилла… это поворотный момент.

— Хотела бы я верить этому, — вздохнула Рилла.

— Я верно предсказал беду,

Верь мне, когда я счастья жду [118] ,

воскликнула Гертруда, почти весело. — Говорю тебе, у меня нет никаких сомнений.

Однако, несмотря на появившиеся через несколько дней известия о блестящей победе итальянцев на Пьяве, сомнения все же не раз появлялись у Гертруды в последовавший за этим тяжелый месяц; а когда в середине июля немцы снова перешли через Марну, отчаяние нахлынуло на нее с новой силой. Как все они чувствовали, бесполезно было рассчитывать, что чудо Марны повторится.

Но оно повторилось: опять, как в 1914 году, именно на Марне события приняли новый оборот. Французские и американские войска нанесли неожиданный, сокрушительный удар по незащищенным флангам противника и, с почти непостижимой быстротой, как во сне, сам характер войны резко изменился.

— Войска Антанты одержали две громадные победы! — сообщил доктор, вернувшись домой с почты двадцатого июля.

— Это начало конца войны… я чувствую это… чувствую… — сказала миссис Блайт.

— Слава Богу! — воскликнула Сюзан, молитвенно складывая дрожащие руки, но затем добавила чуть слышно: — Но это не вернет нам наших мальчиков.

Тем не менее она вышла во двор и подняла флаг — в первый раз со дня падения Иерусалима. Когда флаг развернулся на ветру и гордо заколыхался над ее головой, Сюзан подняла руку и отсалютовала ему — когда-то она видела, как это делал Ширли.

— Каждый из нас чем-то пожертвовал, чтобы ты продолжал реять над нами, — сказала она. — Четыреста тысяч наших мальчиков ушли на фронт… пятьдесят тысяч из них погибли. Но… ты стоишь этого!