А там во Франции в этот вечер… держится ли линия фронта?»
Глава 28
Черное воскресенье
В лето господне 1918 года, в марте, была одна неделя, которая вместила, должно быть, больше жесточайших человеческих страданий, чем любые семь дней когда-либо за всю историю этого мира. И в той неделе был один день, когда все человечество, казалось, было распято на кресте; в тот день вся планета, должно быть, стонала в конвульсиях; везде сердца людей замирали от страха.
В Инглсайде тот день начался спокойным, холодным, серым рассветом. Миссис Блайт, Рилла и мисс Оливер собирались в церковь, стараясь надеждой и верой умерить тревогу ожидания. Доктора дома не было: его вызвали вскоре после полуночи в Верхний Глен, в дом Марвудов, где юная солдатская жена мужественно сражалась в своей битве, чтобы принести в мир жизнь, а не смерть. Сюзан в это утро заявила, что останется дома. Она крайне редко принимала такое решение.
— Но сегодня мне лучше в церковь не ходить, миссис докторша, дорогая, — объяснила она. — Если там будет Луна с Бакенбардами и я увижу его благообразную, довольную физиономию, а он всегда выглядит так, когда думает, что гунны побеждают, боюсь, я потеряю терпение и всякое чувство приличия и швырну в него мою Библию или молитвенник, чем опозорю себя и оскорблю священное здание. Нет, миссис докторша, дорогая, я воздержусь от посещения церкви, пока ход событий не примет другой оборот, а пока буду усердно молиться дома.
— Я думаю, что вполне могла бы также остаться дома, хоть мне и полезно посетить сегодняшнюю службу, — сказала Рилле мисс Оливер, когда они шли по скованной морозом дороге к церкви. — Я не могу думать ни о чем, кроме одного: держится ли еще линия фронта?
— В следующее воскресенье пасха, — сказала Рилла. — Возвестит она нам смерть или жизнь?
Мистер Мередит выбрал в то утро для своей проповеди текст «Претерпевший же до конца — спасется», и его вдохновенные слова тоже дышали надеждой и верой. Рилла, взглянув на памятную табличку на стене над скамьей Блайтов «священной памяти Уолтера Касберта Блайта», почувствовала, что душа ее поднимается над страхом, а сердце вновь наполняется мужеством. Не может быть, чтобы Уолтер отдал свою жизнь напрасно. Он обладал даром провидца, и он предсказал победу. Она будет верить его пророчеству… линию фронта удастся удержать.
Вернув себе прежнее бодрое расположение духа, она весело шагала домой из церкви. Остальные тоже прониклись надеждой, и все, улыбаясь, вернулись в Инглсайд. В гостиной не было никого, кроме уснувшего на диване Джимса и Дока, который сидел «в молчаньи суровом покоя» на коврике перед камином, с самым что ни на есть хайдовским видом. В столовой тоже никого не было… и, что показалось всем еще более невероятным, обед не стоял на столе… стол даже не был накрыт. Где же Сюзан?
— Не заболела ли она? — с тревогой воскликнула миссис Блайт. — Мне показалось странным, что она не захотела пойти в церковь сегодня утром.
Дверь кухни отворилась, и на пороге появилась Сюзан с таким мертвенно-бледным лицом, что миссис Блайт вскрикнула в испуге:
— Сюзан, что случилось?
— Британская линия обороны прорвана, и немецкие снаряды падают на Париж, — глухо сказала Сюзан.
Стоявшие перед ней три женщины в ужасе переглянулись.
— Это не правда… этого не может быть, — задыхаясь, произнесла Рилла.
— Это было бы… нелепо, — пробормотала Гертруда… и затем рассмеялась ужасным, горьким смехом.
— Сюзан, кто вам это сказал… когда пришли эти новости? — спросила миссис Блайт.
— Полчаса назад был телефонный звонок из Шарлоттауна, — сказала Сюзан. — Эти новости поступили в город вчера, поздно вечером. Звонил доктор Холланд, и он сказал, что, увы, это правда. С той минуты я ничего не делала, миссис докторша, дорогая. Мне очень жаль, что обед не готов. Это впервые я так оплошала. Если вы подождете, я быстренько приготовлю вам что-нибудь поесть. Но боюсь, картофель у меня совсем сгорел.
— Обед! Никто не хочет никакого обеда, Сюзан, — сказала миссис Блайт взволнованно. — О! Это невероятно… это, должно быть, страшный сон.
— Париж потерян… Франция потеряна… война проиграна, — с трудом дыша, бормотала Рилла, чувствуя, что окончательно лишилась всякой надежды и веры.
— О Боже! О Боже! — стонала Гертруда, расхаживая по комнате, заламывая руки. — О… Боже!
Лишь одно слово… и ничего больше… никаких других слов, ничего, кроме этого древнего, как мир, призыва, этого давнего стона муки и жалобы, рвущегося из человеческих душ, разуверившихся во всем человеческом…
— Бог умев? — спросил испуганный голосок с порога гостиной. Там стоял Джимс, румяный после сна, в его больших темных глазах застыл ужас. — Вилла!.. Ох, Вилла, Бог умев?
Мисс Оливер перестала расхаживать по комнате и вскрикивать. Она стояла, растерянно уставившись на Джимса, глаза которого начали наполняться слезами. Рилла подбежала к нему, чтобы поскорее его успокоить, а Сюзан вскочила со стула, на который перед тем безвольно упала.
— Нет, — сказала она оживленно, вдруг снова становясь прежней Сюзан. Нет, Бог жив… и Ллойд Джордж тоже. Мы забыли об этом, миссис докторша, дорогая. Не плачь, маленький Китченер. Как ни плохи дела, они могли быть еще хуже. Хотя британская линия обороны на суше прорвана, британский флот еще не разбит. Давайте помнить об этом. Я возьму себя в руки и приготовлю перекусить, так как нам нужно поддержать наши силы.
Они притворились, что «перекусывают»; но это было лишь притворство. Тот черный день навсегда остался в памяти каждого из обитателей Инглсайда. Гертруда расхаживала по комнате, не в силах усидеть на месте… они все расхаживали, кроме Сюзан, которая достала спицы и серый солдатский носок.
— Миссис докторша, дорогая, я должна вязать, хоть и воскресенье. Никогда прежде мне в голову не приходило работать в воскресенье. Что бы ни говорили другие, я всегда считала, что это нарушение третьей заповеди. Но нарушение это или не нарушение, сегодня я должна вязать, или я сойду с ума.
— Вяжите, Сюзан, если можете, — сказала миссис Блайт. Сама она была не в силах унять волнение. — Я бы тоже вязала, если бы могла… но я не могу… не могу.
— Если бы мы только знали все подробности, — стонала Рилла. — Может быть, нашлось бы что-то, что нас обнадежило бы… если бы мы знали всё.
— Мы знаем, что немцы обстреливают Париж, — сказала мисс Оливер с горечью. — А раз так, они, должно быть, прорвались со всех сторон и стоят на самых подступах к городу. Нет, мы потерпели поражение… давайте смотреть в лицо фактам, как вынуждены были делать это другие народы в прошлом. Другие нации, защищавшие правое дело, отдали своих лучших, храбрейших сыновей… и, несмотря на это, потерпели поражение.
— Я не хочу сдаваться просто так, — воскликнула Рилла, ее бледное лицо вдруг вспыхнуло ярким румянцем. — Я не стану отчаиваться. Даже если Германия завоюет всю Францию, нас она не поработит. Мне стыдно за то, что я вот уже целый час предаюсь отчаянию. Больше вы никогда не увидите меня в таком безвольном состоянии. Я собираюсь сейчас же позвонить в город и выяснить подробности.