Приглашение в зенит - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Гуревич cтр.№ 178

Ах, не в свое дело полез! Валентина Иванова вспоминаю: он говаривал, что после заседаний не может две недели сесть за стол. У меня нервы крепче: я сяду. Завтра же пойду в архив. Ждет меня переписка с послом в Потсдаме. И кажется, там есть что‑то о Вольтере, может быть, даже автограф Вольтера… неопубликованный.

Пыхтя, плетусь по лестнице. Плетусь, потому что на первом этаже к проволочной сетке прикреплена бумажка: “Лифтерша больна до 24 часов”. Вот кто точно знает свою судьбу: до полуночи будет больна, в четверть первого выздоровеет. Наконец вскарабкался на мой шестой этаж. Ворочая ключом в скважине, слышу за дверью истошные вопли, всхлипы и мяуканье магнитофона. Стойкая у нас молодежь, стальные нервы. Слышат только медные тарелки у самого уха. А я уже начал завидовать Мариэтте Шагинян. Как хорошо: надо послушать, вставляешь аппарат, надо поработать, вынул аппарат, никто тебе не мешает.

Из оркестрового грохота выглядывает рыжий бородатый молодец лет восемнадцати, мой единственный.

— А ты куда ходил, отец? — спрашивает он строго. — Я же сказал, что принесу хлеб… позже.

Реплика какая‑то странная. Но от усталости я не замечаю странности, не вдумываюсь. — Мать дома?

— Мать при тебе же ушла. — Он подозрительно вглядывается в меня. Но тут магнитофон начинает квакать и бормотать. И парень забывает обо мне, кидается спасать музыку.

Я снимаю шубу… шубу снимаю — это имеет значение даже в сокращенном повествовании. И вижу: одна шуба у меня в руке, другая на вешалке, на крючке. Но это неудивительно. Главное, что шуба в точности такая, как у меня: серовато–синяя, воротник серого каракуля, пуговицы черные, верхняя болтается на ниточке. Нарочно, что ли, отрывали для сходства?

— Сынище, кто у нас?

Не слышит, увлечен магнитофоном.

Прихожу в свою комнату, синей она называется в семье, потому что стены выкрашены маслом, чистейший ультрамарин с белилами, сам я выбирал этот задумчивый цвет вечерней синевы. Прихожу и вижу… себя.

Встает мне навстречу грузный мешковатый дядя лет под шестьдесят, лобастый, с мохнатыми черными бровями, левая торчком. Словно в зеркало гляжусь.

— Ну здравствуй, Я, — говорит он.

— Простите, кто вы?

— Дорогой мой, с каких это пор ты к себе обращаешься на вы? Я это ты. Я твое Я из ближайшего параллельного мира. Разве не похож? Между прочим, наша жена не сомневалась, что я это ты. Вот оставила нам с тобой список поручений на вечер.

— Слушайте, дорогой товарищ, я устал и не склонен к шуткам. Вы прекрасно загримированы под меня… но я не понимаю, какой смысл в этом маскараде.

— Друг мой, дорогое Я, тебе же сказано, что я это ты из параллельного мира. Ты же сам придумал параллельные миры и еще гордился этой выдумкой. Вот на этажерке лежит у тебя розовая папка с гербом города Риги и готическими буквами. И там черным по белому в трех экземплярах напечатано: “…нижние слои поплотнее, а верхние поразреженнее. В верхних время идет побыстрее, а в нижних чуть медленнее. И за 15 миллиардов лет накопится разница, миры одинаковые, но наверху уже завтрашний день, а внизу только вчерашний… А что я буду делать завтра? Вот заглянуть бы и узнать”.

Так напечатано. Твоими собственными руками на твоей собственной машинке.

— Ну это вы могли прочесть сидя здесь, — вырвалось у меня.

Он вздохнул.

— До чего же упрямо–недоверчивы мы — ученые. Даже собственные гипотезы считаем выдумкой. Друг мой, я примчался спасать тебя от верной гибели, а ты заставляешь меня тратить время, доказывая, что ты это я, а я это ты. Пойми же, как ни странно, параллельные миры действительно существуют. Я сам узнал это только сегодня, часа два назад по моим ощущениям, и тоже потребовал доказательств. А ты поверишь мне, если я расскажу, в каком ящике что у тебя лежит и что подразумевается под надписью “Пл. пар.”? Поверишь, если я расскажу, о чем ты думал по дороге сюда? Ты клял себя за то, что впутался в дискуссию с физиками. И вспомнил Валентина Иванова, который две недели не садится за стол после пустых заседаний. И утешал себя, что завтра пойдешь в архив, поищешь автограф Вольтера. Но в архив ты не пойдешь, потому что минут через десять позвонит Еремеев и предложит тебе вместо него поехать в Махачкалу на семинар. И тебе очень захочется проветриться. Но ты откажешься. Откуда я знаю это? Потому что все пережил. Потому что в вашем мире 24–е число, а в моем уже 31–е.

Все‑таки странно было смотреть на него, словно перед зеркалом стоишь. Морщины мои, брови мои, шрам на лбу тот же. Никогда не пробовал ораторствовать, глядя в зеркало. Значит, такие у меня жесты, такая мимика. Пожалуй, он активнее держится. То ли он возбужден, то ли я устал больше? А может быть, он увереннее, знает, чего добивается, а я присматриваюсь настороженно.

И в самом деле, откуда он знает все это, о чем я думал по дороге?

— Ну, слушай меня, Я, не будем терять времени. Я, собственно, прибыл, чтобы спасать тебя. Часа два назад в моей комнате, такая же у меня комната, цвета вечерней синевы, вдруг появился этакий экран, трубка экранная. Из нее вышли двое в какой‑то цветной пене: парень и девушка, очень хорошенькая девушка, кстати, вышли и сразу сказали: “Мы из параллельного мира, у нас 2004 год. В нашем мире известно, что автор идеи параллельности, ваш двойник, трагически погиб поздним вечером 31 января. Он мертв, его не воскресить, но вас‑то мы спасти можем. Вечер только начинается, собирайтесь быстро, мы переправим вас в будущее”. И они торопили, торопили: “Собирайтесь, собирайтесь, мы не знаем точно час и минуты смерти”. У меня голова закружилась… но я сообразил все‑таки, что долг платежом красен. Меня предупредили, надо бы и моих предшественников предупредить. Мне объяснили, как обращаться с этой белой трубкой, и я переправился не в будущее, а в прошлое, к тебе. Итак, знай, срок твоей жизни отмерен, 31–го парки обрывают нить, так что собирай манатки, и двинем в гостеприимное будущее.

Но я уселся в кресло глубже. При всем сходстве была и разница между нами. Он‑то сорвался из своего мира, был взволнован, деятелен, а я сидел в своем доме, предупрежденный загодя, за неделю.

— Сегодня только 24–е, — сказал я.

— Ну и что? Ты согласен умереть через неделю?

— Обсудим, — продолжал я. — Почему же это я умру через неделю? Лично я не верю в рок. Вероятно, ты тоже?

— В рок я не верю, но верю в причинность. Человек утонул, потому что был пьян; или же был трезв, но не умел плавать, или умел плавать и переоценил свои силы, самонадеянно полез в большую волну, а волну развел ветер, а ветер поднялся из‑за низкого давления, потому что надвигался циклон, а циклон возник потому… Были причины. И сплелись в одно — в трагический конец.

— Согласен. И правда, одинаково думаем. Все определено, но не предопределено.

— Ну хорошо, а тебе легче, если тебя погубит непредопределенная определенность?

— Я просто думаю, что предупреждение отменяет неизбежность. Мой двойник утонул, а я не полезу в воду. Наш двойник трагически погиб 31–го, а я не выйду из дому…