Реквием по пилоту - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Лях cтр.№ 36

Да, удивительную шутку сыграли с покойным диктатором время и политические страсти. Три десятилетия послевоенной оккупации и в последующую эпоху владычества землян его имя было под строжайшим запретом, и для нескольких поколений он превратился в фигуру абсолютно нереальную, призрачную, вдобавок донельзя противоречивую и обклеенную ярлыками. Зато легендарный главнокомандующий в мученическом каторжном венце на роль символа подходил идеально. Он Пронес По Вселенной Огненный Меч Стимфальского Воинства. Он Первым Ступил На Землю Солдатским Сапогом. Он До Последнего Мига Удерживал Рубежи Отчизны. Он В Трудные Послевоенные Времена Не Поддался Посулам И Угрозам. Нелишне также вспомнить, что и цензура к его личности придиралась меньше.

Следует учесть еще и то, что основной тон в политике противодействия с самого начала задавали именно кром-велевские ветераны. Один из них, Саша Брусницын, в прошлом — генерал-артиллерист, и основал — еще в то время, когда все и вся было запрещено, — таинственную авиационно-экологическую партию, смысл которой, впрочем, был вполне ясен и заключался в двух словах: Сопротивление и Реванш.

Ныне, спустя более полувека, она именовалась национал-демократической и по численности быстро догоняла правящую либеральную; в кабинете председателя, Дитриха Гесса, висел громадный портрет Кромвеля в полный рост, в парадном облачении, с кортиком и именным оружием. Дни рождения Дж. Дж. партия отмечала митингом и факельным шествием на центральной площади Кинг-Фридрихсплац. Кромвель взирал с мемориальных досок и страниц школьных учебников; молодежь, хлынувшая в партию, щеголяла именно в таком кожаном облачении, которое Дж. Дж. иронически рекомендовал Эрликону, щедро разукрашенном хромированным железом; в память о своем кумире юнцы обесцвечивали прядь волос и носили шнурованные десантные сапоги на подковах, которые уж и вовсе непонятно почему тоже назывались кромвелевскими. Биографии же маршала всевозможных интерпретаций пестрели в каждом киоске.

Одно такое роскошное девятисотстраничное издание с портретом Дж. Дж. в фуражке со шнурами и орлом оттягивало карман потертой летной куртки невысокого юноши, около часа дня вошедшего в стимфальский военный музей.

— Предлагаю послать экскурсию к черту, — произнес голос рядом с ним. — Просто пойдем и посмотрим все подряд.

Биографию велел купить сам Кромвель. «И еще вот такую книгу, — распорядился он в супермаркете и пояснил: — Вечером посмеемся». Очевидно, что посмертная слава маршала волновала мало, но Эрликону все же было любопытно: что же заинтересует Кромвеля в этом хранилище военных реликвий — документы? Какие-нибудь планы или схемы-реконструкции? Пересчитанные варианты хода событий? Дж. Дж. шел от стенда к стенду не спеша, но и нигде не останавливаясь. Ни оружие, ни карты, ни овеянные легендами знамена у него, казалось, никаких чувств не вызывали. Возле целой стены фольмеровских «скорчеров» на кронштейнах он проворчал, ни к кому не обращаясь: «Труха», и Эрлен не понял, что же он имеет в виду.

Наконец, в верхнем зале третьего этажа размером с небольшой стадион — его регулярно арендовали национал-демократы — «торнадо» и «спитфайры» поднимали к потолку, все пространство заполнялось креслами, и с трибуны под гранитной кромвелевской головой Дитрих Гесс произносил свои зажигательные речи. Здесь маршал задержался у фотографии — любительского снимка, увеличенного до исполинских размеров. На фоне серого рассветного неба спиной к зрителю стояли пять фигур в шинелях и фуражках, устремив взгляды куда-то за неразличимый горизонт. Подпись гласила: «Штаб генерала Кромвеля за час до начала второй мировой войны».

— Штаб одиннадцатой бригады, — сказал Дж. Дж. — Кто же это снимал? Слева, конечно, Маккензи… А остальные? Высокий — наверное, Брусницын, рядом — Волхонский… Или нет?

Впервые Эрликон увидел Кромвеля загрустившим.

— Память… Вот уж думал, чего я никогда не забуду…

— И что произошло через час?

— Через час мы начали войну. Высадились на Ригль-19. Вторжение. Пошли.

Сидя в крохотной закусочной за стейком и очередным коктейлем среди наворота искусственной кожи и зеркал, Кромвель сказал:

— Сегодняшний день не в счет, пролетел, в нашем распоряжении осталось двенадцать. Через двенадцать дней мы должны, хоть тресни, выйти на этап. Положение мудреное, хуже не бывает, но возможна же и здесь какая-то догадка! Все думаю, не с ума ли мы спятили, что вцепились в этого «Дассо», как алкаш в «однорукого бандита».

— Бывает, что везет, — заметил Эрлен с набитым ртом. Кромвель с сомнением покачал головой:

— На Реншоу надежда слабая. Уж очень он, знаешь ли, туповат, хотя у него есть свои положительные стороны… Вот что. Доедай и давай-ка сходим к «Грифу» — есть такой аэродромный ресторанчик, поищем там какого-нибудь парня из «Дассо», пусть он нам расскажет ситуацию поподробней. Пиредра обязательно бы так поступил на нашем месте.

«Гриф» оказался вполне приличной гостиницей в двух шагах от космопорта, с длинным залом ресторана, где, судя по всему, царило оживление в любое время суток. В основном здесь собирались пилоты-каботажники, меньше — трассовики, редкие транзитники в Стимфал-Главный и всевозможная техническая обслуга всех компаний — начиная от гигантов типа «Трансгалактик интернешнл лайнз» и кончая загадочными по названию и, очевидно, контрабандистскими по сути «Калгари вояджерс».

Не тратя времени на достопримечательности, друзья пересекли зал и спустились в тихий для этого времени полумрак бара. Тут за стойкой лихо управлялась статная дама, одаренная природой обильно и со вкусом; обилие это было заключено в синюю мужскую рубашку с закатанными рукавами и перехваченную узорными подтяжками. Возраст дамы, перешагнувший за тридцать, исчез как таковой вообще, а пышность волос, оттенок кожи и разрез глаз недвусмысленно утверждали, что кто-то из ее предков некогда охотился на антилопу среди высокотравных африканских равнин.

При виде этого зрелища Кромвель даже приостановился:

— Ах, черт возьми!

Эрликон тоже замедлил шаг, но совсем по другой причине. На всем облике и повадках экзотической барменши лежал отпечаток такого непередаваемого жизненного опыта, а из ее глаз — кстати, таких же восхитительно синих, как у Эрлена, — исходило такое спокойствие и ледяное презрение ко всему сущему, что пилот оробел. В присутствии людей, излучающих подобную несокрушимую уверенность, он неизменно казался себе маленьким и ничтожным и от смущения часто говорил то, что вовсе не следовало.

Кромвель этих опасений никак не разделял.

— Вперед, — сказал он, — вот кто нам поможет. Они припали к стойке, и маршал начал речь, время от времени заставляя Эрликона судорожно и не синхронно открывать рот. Впрочем, сперва Дж. Дж. обошелся вообще без слов.

— М-м-м-м… Мммммм-мм-мм-мммм! — промычал он. — Красавица, тебе никто не говорил, что у тебя не шея, а национальное достояние? Из-за такой шеи может быть еще одна мировая война!

— Все? — спросила дама.

— Нет, не все. Обо всем остальном я бы тоже сказал, но у меня нет слов. Ни у кого нет. Таких слов еще просто не придумали.