Мама - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Гравицкий cтр.№ 33

Нечем делиться…

– Прекрати паясничать, – прорычал хозяин.

Но певец не остановился, продолжил песнопение.

Невдалеке вонял костер,

А рядом плавно падал кран,

Плевались звезды, а лифтер

Узнал всю правду.

Не за что биться,

Нечем делиться…

А крыши видели закат,

И стены помнили войну,

А я так счастлив, я так рад,

Что кто-то счастлив… [3]

Вася снова замычал, подпевая мелодии, потом оборвал мычание и, резко ударив по струнам, отбросил на диван гитару.

– Понял о чем? Не понял. Эх ты, батька-президент. А ты сейчас чего от меня хочешь? Зачем дверь закрыл? Зачем араба своего выпер? Откровений ждешь?

– Понять хочу, чего ты добивался.

– Спасения души, – с ледяным спокойствием вдруг пожал плечами Вася. – Хоть в чем-то человеком остаться хотел.

– И для этого отправил на тот свет жену и детей?

Лицо Василия Тимуровича исказила судорога.

– Это не я, – проскулил он. – Это ты.

– Нет, это ты. Ты сам. Мог бы всего лишь не капризничать, и они остались бы живы. Так что не надо с себя ответственность снимать.

– Ты не того кандидата для промывки мозгов выбрал, батька-президент. – Вася снова говорил ровным тоном. – Я теперь умный дурак. Мне мозги полоскать поздно. И совесть не станет мучить. Дуракам ведь все едино. Ты…

– Ты мне не тычь! – раздражаясь все больше, прорычал хозяин. – А то…

– Что? Убьешь и меня?

Хозяин набрал в грудь побольше воздуха, словно собираясь заорать, но вместо этого легко выдохнул и тихо, жестко произнес.

– Так ты умереть хочешь? И не надейся. Ты будешь жить долго и мучительно. Пока не увидишь рожденный тобой конец света. Изобретатель хренов. А если повезет и ты его не увидишь, то ты всю жизнь все равно будешь существовать в страхе, что вот-вот оно произойдет и снесет весь мир в тартарары. И виноват в этом будешь ты, потому что это твое изобретение. От которого ты отрекся и тем самым подписал смертный приговор своей жене и детям. И от этого тебе тоже будет тошно, больно и…

Хозяин сглотнул, в горле сделалось сухо. Он закашлялся, но легче не стало. Закончил охрипшим голосом:

– И захочется сдохнуть еще больше, чем сейчас. Только такой возможности у тебя не будет. Что-то ты больше не поешь. Давай, шути, горлань песенки, развлекайся. Паяц! И днем и ночью шут ученый все ходит… Что, не смешно? Шут!

Истеричный смешок вырвался наружу. Такой же хриплый и нервный, как сам голос. Хозяин повернулся спиной к Васе и распахнул дверь.

– В другую комнату его. Все твердые предметы, все, чем можно вспороть вены, все, на чем можно повеситься – долой. И никого, кроме меня, к нему не пускать. Хоть даже это будет Макбаррен с ротой автоматчиков.

Давайте делать паузы в пути,

Смотреть назад внимательно и строго,

Чтобы случайно дважды не пройти

Одной и той неверною дорогой.

Давайте делать паузы в пути.

А. Макаревич

Как давно все это было…

Иногда я вспоминаю те времена, тех людей, ту себя… Почему мы были так жестоки? Почему не видели людей друг в друге? Ведь вся история, взращенная на костях, политая кровью и пропитанная желчью, только прикрывалась гуманистическими идеями. А дальше идеи гуманизм не шел. Всегда находилось что-то, или кто-то, что мешало его расцвету. Даже в самом крохотном и идеальном обществе. Почему мы не могли быть людьми? Почему становились скотами?

Я не страдаю от этого муками совести, нет. Просто задаюсь вопросом. А ответа нет. Неужели для того, чтобы потеплеть душой, открыться, стать капельку лучше, добрее, непременно надо умереть?

Я не знаю. Быть может, душам просто тесно, когда в одном месте разом собирается много людей? Для души человеческой другие души становятся незаметными, сливаются с плотью, становятся плотью. А эта плоть сливается в массу. Странную, серую, постороннюю и абсолютно безразличную. Безразличную конкретному человеку, конкретной душе. И безразличную к этому самому человеку.

Вот опять. Я снова путаюсь, снова уношусь в философские дебри. Трудно объяснить то, что сама толком не можешь понять. Я не понимаю, только чувствую. И с удовольствием поделилась бы хоть этим чувством, но увы. Теперь делиться этим не с кем и незачем. Те, кто может меня выслушать, должны жить без этого. Они живут по другим правилам, и дай-то бог, чтобы мое знание им никогда не пригодилось.

А они хотели бы узнать обо мне, о том, что было тогда. Они смотрят на меня как на кладезь чего-то непознанного, они ждут, что расскажу им сказку о прошлом. Только не дождутся. Я не стану им говорить об этом. Я знаю, что есть и что было. Сравниваю и не хочу, чтобы они стали вести себя, как вели себя мы.

Я знаю, что есть и что было. Единственное чего я не знаю так это того, что будет. Оно скрывается от меня, не показывается ни единым краешком. Оно прячется от меня это будущее, оставляя меня в настоящем с памятью о прошлом. И я живу. Живу вспоминая как странно все это было…

Блокпост был и не блокпост вовсе. Так – одно название. Просто куча наваленных мешков с песком поперек дороги да небольшая палатка. Да пулемет. И шесть американских десантников с автоматами, гранатами и рацией.

Впрочем, четверо из шести мирно похрапывали в палатке, что стояла чуть поодаль. А двое скучали у пулемета. Вроде как за дорогой следили. А чего за ней следить, если по ней никто не ездит и не ходит. Да и кому надо сюда ехать или идти? Здесь сейчас каждый занят своей мелкой войной на своем мелком кусочке земли.

Френсис Канеган привалился спиной к мешкам и закрыл глаза.

– Не спи, Фрэнк, – одернул Джонни.

Фрэнк открыл глаза и посмотрел на молодого и необстрелянного. Джонни прошел все мыслимые и немыслимые курсы, но что такое реальная война, знать не знает. А реальная война проходит в кабинетах политиков.

Десант по большому счету нужен для устрашения мирных граждан. Вот когда один политик против другого прет, артачиться начинает, тогда можно выкинуть десант в какую-нибудь небольшую деревушку или городок, сравнять его с землей, пожечь напалмом дома, сельское мужичье с детьми и женами. И объявить захваченную территорию временной военной базой.

Главное для политика в этом деле – пообещать двинуть войска дальше. Таких угроз боятся. Главное для десанта – не оставить в живых ни одного человека. Бабы воюют не хуже мужиков и исподтишка. А дети… Дети вырастают, становятся злыми и беспощадными.