Темноволосая целительница скользит по нему взглядом, хотя сейчас она занята совершенно другим: накладывает пластырь на резаную рану на руке лысого истощавшего каторжанина, бывшего некогда волосатым толстяком.
— Это должно помочь, но постарайся не допускать загрязнения.
Она говорит «постарайся», поскольку прекрасно понимает: каменная пыль проникает решительно повсюду.
Юноша с серебряными волосами закрывает глаза и старается выровнять дыхание.
— С ним все?
— С этим? Да.
— А как насчет серебряной башки?
— Дыхание выравнивается, но, пока он не очнулся, ничего определенного сказать не могу. Два таких удара по голове свалят кого угодно.
— Ну и не велика потеря. Он же ненормальный, даже имени своего не знает.
— Может, никогда и не узнает, если ты будешь бить его дубиной по черепу.
— Так он ведь спятил. Сущий псих.
— Он что, па кого-нибудь набросился?
— Не то чтобы набросился… Вдруг ни с того, ни с сего как заорет: «Нет!» Истошно так заорал, во всю глотку, вопит и ни в какую не прекращает. А магам это очень не понравилось. Ну, Джеро и огрел его по башке… От магов бы ему хуже досталось.
— Ладно. Я дам тебе знать, как у него дела, когда выясню.
Удаляющиеся шаги. Охранник и лысый уходят. Затем прямо над ним — женский голос:
— Они ушли.
Юноша дергается.
— Полегче. Сейчас развяжу.
Он расслабляется, а когда путы спадают, пытается пошевелиться. Голова раскалывается от боли.
— Лежи. Садиться пока не пробуй.
Он медленно открывает глаза и видит лицо целительницы. Та пристально всматривается в его лицо.
— Что случилось? — спрашивает она.
— Не… знаю… — бормочет он и тут же, ощутив откуда-то знакомую тошноту, поправляется: — Не совсем понимаю.
Она медленно кивает:
— Пожалуй, завтра ты сможешь вернуться к работе, но тебе придется проявить осторожность. Многое ты будешь видеть не так, как раньше. Настройка может оказаться нелегкой.
Повернувшись к открытому выходу из палатки, она продолжает:
— В пяти кай по направлению к Джеллико находится красивая долина. Маги сохранили ее для будущей гостиницы или места отдыха. Туда можно попасть по речке. Оттуда, через северные долины Кертиса, лежит путь в Слиго.
Тяжелые шаги заглушают шум барабанящего по палатке дождя.
— Дай-ка я снова загляну тебе в глаза, — говорит целительница.
— Э, да я гляжу, он очухался! — рычит возле входа в палатку охранник.
— Удар был не настолько силен, чтобы его убить, но голова у него болит сильно. Если сегодня дать ему отдохнуть, он поправится. Но приступы головокружения могут повторяться в течение нескольких дней. Так что если во время работы он вдруг зашатается или сядет на землю — не удивляйся.
— И сколько это будет продолжаться?
— Дня два. Может, три-четыре. Потом все должно пройти… Кость цела, так что для меня тут работы уже считай что и нет.
— Вот и прекрасно. Раз так, то он может валяться и на своей койке. Пошли, серебряная башка.
— Рано, — возражает целительница. — Если он сейчас встанет, то может снова свалиться без сознания.
— Ладно, пусть чуток отлежится. Я еще вернусь.
Дождь усилился, превращаясь в ливень. Впервые за много дней каменная пыль прибита к земле и больше не забивается в ноздри.
— Попробуй сесть.
Юноша свешивает ногу с края стола и на миг ощущает себя двумя отдельными людьми, по-разному видящими все вокруг. Даже дождь воспринимается так, словно идут два особых ливня, для каждого из них по отдельности.
— Встань!
Сильное звучание ее голоса поддерживает его, позволяя встать на ноги. Но его шатает, и, чтобы сохранить равновесие, ему приходится ухватиться за край стола. Целительница всматривается в глубь его глаз и говорит:
— Можешь сесть.
Голос ее снова лишен всякого выражения. Подныривая под промокшую, обвисшую парусину, в палатку заглядывает страж.
— Можешь его забирать. Что могла, то сделала. Но он еще слаб, так что на работу пока не посылай.
Юноша с серебряными волосами знает теперь, что у него есть имя. Но знает он также и то, что смертельно опасно сознаваться даже в этом ничтожном знании. Под приглядом стража он бредет под дождем в набитый узниками барак.
— О, серебряная маковка вернулся!
— Никак у него темечко и вправду из серебра. Помнишь, как огрел его Джеро?
Он молча направляется к своей койке, стараясь не смотреть на единственную пустую лежанку. Ту, которую занимал певец. Скоро ее займет другой приговоренный, а песня Редрика так и останется недопетой.
Надо бежать… бежать, пока Белые маги не узнали, что к нему возвращается память. Теперь он знает о своих былых умениях, но понятия не имеет — на что способен сейчас.
Пелену дождя над каньоном рассекает молния, следом доносится раскат грома. Дождь продолжает барабанить по крыше. Порывы влажного ветра то и дело врываются в дверь барака.
Пульсирующая боль в голове немного стихает. Юноша, подобравшись к краю койки, начинает слезать вниз. Его нога никак не может нащупать опору.
— Эй, лежал бы ты лучше на месте…
— Серебряная макушка, куда?..
Не откликаясь, с отсутствующим выражением лица, он ковыляет к выходу. Останавливается в проеме, глядя на дождь. Мир перед его глазами то расплывается, то двоится, но, хотя и с трудом, с болью, к нему возвращается прежнее видение.
Ливень еще продлится, но недолго.
Стражи стоят под парусиной, лениво переговариваясь.
Спустя мгновение юноша выходит под дождь и легким шагом направляется на восток, круто забирая в сторону незаконченного парапета, отделяющего дорогу от дренажного канала.
«…глянь, тыква серебряная!.. еще пуще спятил…»
«…стой, куда тебя…»
Но он не спятил. Напротив — хотя бы отчасти обрел рассудок. И знает, что может ускользнуть от магов лишь во время грозы или бури.
— Джеро, забери идиота!
Узник ускоряет шаг. До ограждения акведука остается не больше пяти локтей.
Помешкав, рослый страж обнажает меч и пускается вдогонку, но скользкие от влаги камни мешают ему бежать.
— Беги! Беги, серебряная макушка! — кричит кто-то из барака.
— Молчать! — рявкает крепко отстающий от беглеца охранник.
Со стороны может показаться, будто за полупрозрачным занавесом дождя разыгрывается беззвучная пьеса.