Булатов не мог найти сотовый, чтобы позвонить кому-нибудь из двух простофиль, едущих в «Хонде», но телефон сам вдруг зазвонил в недрах карманов, но где? Съехав на обочину, он успел нажать кнопку приема звонка.
– Алеша, это Лера.
Голос у Валерии какой-то неживой, и Булатов понимает, что случилась беда, но с кем? С детьми?
– Лера, что?..
– Только что звонил Олешко. В Сашу Панфилова стреляли. – Она старается говорить спокойно, но получается плохо. – Я полечу в вертолете санавиации вместе с Семенычем, хоть он и против. Надежды мало, и…
– И Матвеев ничего не знает!
– Да, его телефон до сих пор выключен, и Никин тоже. Алеша, ты… найди их. Что-то нехорошее происходит, в общем, вот так. Я позвоню. Найди их живыми и невредимыми.
Валерия отключилась прежде, чем он смог ей ответить. Историю с покушением на Макса он знал, они вместе думали, кому это могло понадобиться, но так и не придумали. А теперь новая беда – стреляли в Панфилова. Булатов совсем недолго был знаком с Валерией, но она произвела на него впечатление своей уравновешенностью и ироничным отношением к жизни и людям. Казалось, ничто на свете не выведет из равновесия эту женщину, но это все-таки случилось.
Булатов вздохнул – когда беда происходит с другом, это всегда тяжело. За долгие годы упорной работы он практически растерял друзей: кто-то остался в низу социальной лестницы, кто-то, как и он, очень занят. И поэтому общность, которая возникла у него с Матвеевым и Панфиловым, и даже с Мареком – ему очень дорога. И Ника…
Булатов едва не потерял из виду голубую машину, но на одном из светофоров ему удалось подъехать достаточно близко, чтобы рассмотреть Макса за рулем и бледную, краше в гроб кладут, Нику. В темной машине, что притаилась за ними, был скорее всего мужчина, но рассмотреть его получше сквозь тонированные стекла не представлялось возможным. Он вдруг вспомнил фильм «Собака Баскервилей», очень любимый им до сих пор, и подумал: а ничего не меняется. Все это было когда-то, и сейчас есть, и будет. Глупость какая-то, если вдуматься.
Он не стал подходить к ним около управления полиции, хотя нужно было сообщить о Панфилове, но Булатов рассудил, что часом раньше, часом позже, это ничего не изменит. Он хотел знать, что предпримет следящий, который не обращал на него никакого внимания, – похоже, был уверен, что никто не знает о его присутствии. С величайшими предосторожностями Булатов следовал за двумя машинами. Ему хотелось есть, нестерпимо хотелось в туалет, но выйти он не мог, и только думал – а как же справляется с этими проблемами тот, в темной машине?
– Вот ведь сукин сын…
Булатов припарковался за углом дома, так, чтобы видеть и голубую машину Ники, и темную, припарковавшуюся в другом конце двора. Матвеев и Ника скрылись в подъезде, а Булатов огляделся, вышел из машины и уж совсем было решил подойти и разглядеть неизвестный «хвост» или хотя бы пройти мимо и приглядеться к водителю, но вдруг подумал: если «хвост» и раньше следил за Максом, то и его, Булатова, может знать в лицо. Оглядевшись, он увидел слева ряд гаражей и, вздохнув, направился туда – с общественными туалетами и здесь был напряг. Он сам не верил, что ввязался в такую авантюру, это было совсем на него не похоже, но вот он следит за Никой и своим другом, и еще за кем-то, отливает за гаражами в чужом дворе, понятия не имея, что станет делать дальше, – и при этом чувствует себя живым, до последней клетки – живым!
– Марек прав, она умеет сбивать людей с пути, – Булатов ухмыльнулся. – Вот чудо гороховое… Ладно.
Что именно «ладно», он и сам толком не знает – то, что командовать Никой он не сможет, ему давно уже ясно. Да и не хочет он ею командовать. А хочет только, чтобы она была с ним. И пусть не выйдет из нее уютной домохозяйки, неважно – главное, чтобы она была рядом. А ведь она может даже не догадываться о его чувствах, вот в чем проблема.
– Ладно, поглядим…
Он снова решил, что пора объясниться с Никой, и вообще это просто детский сад, такие вот круги на полях, что он нарезает, – он, солидный и опытный, даже слегка пресыщенный мужик.
Но тут Ника с Матвеевым вышли из дома, сели в машину, и их соглядатай тоже тронулся с места. Булатов, немного обождав, развернул свой внедорожник, спеша их догнать и боясь потерять из виду. То, что они едут из города, стало ему понятно минут через двадцать.
– Ну вот и хорошо.
Булатов увеличил расстояние – его не должен заметить тот, в темной машине, а он вполне может, потому что трасса – открытое место. Хорошо, что уже темнеет… но так и потерять их недолго. Хоть снега нет.
Булатов нажал на газ, дорога рванулась из-под колес, но догнать их не так-то просто – темнеет быстро и уже не видно ни голубой «Хонды», ни ее преследователя, но деться им с этой дороги некуда.
Булатов заметил, что свет фар отчего-то виден на боковой дороге, он в толк взять не мог, зачем Матвееву понадобилось съезжать с трассы… но только свет метался, и Булатов понял, что-то там происходит, и выжал газ, свернул в сторону от главной дороги – строят объездную, вот и получился аппендикс, но дальше пути нет, и Булатов затормозил и выключил фары. Взяв из боковушки гвоздодер, он вышел из машины и пошел туда, где мечутся огни, – как раз, чтобы увидеть, как голубая «Хонда», мигнув габаритными огнями, нырнула носом с обрыва. Через минуту раздался удар и потом взрыв. Булатов замер в ужасе, у него задрожали руки, и он едва не выронил свое импровизированное оружие. Но тут послышался голос:
– Это я. Сделано. Да, чисто. Оба, он и она. Договорились.
В темноте виден силуэт высокого мужчины, он подошел к обрыву и взглянул вниз.
– Вот так-то. Сами облегчили мне задачу.
Больше Булатов слушать не стал. Размахнувшись, он огрел мужика по черепу гвоздодером, тот упал, как кегля, не издав ни звука. Булатов перетащил его к своей машине, достал из багажника скотч и добросовестно обмотал тело, уделив особое внимание конечностям и рту.
– Олешко тебе язык развяжет, погоди.
Нащупав пульс на шее нового знакомца, Булатов переместил его в багажник и прикрыл пледом – чтоб не видно было, и только после этого пошел к обрыву. Каждый его шаг был тяжелее предыдущего, а в груди разрасталась боль – мысль о том, что Ника только что погибла, еще не совсем им была осознана, но непоправимость произошедшего – вполне. Минута, и не стало Ники и Макса. И что теперь делать, как это пережить, как вообще быть, он не знал. Внизу догорала машина, и в ней два тела, которые хоронить будут в закрытых гробах.
– Как же я детям скажу?
Он не хочет об этом думать. Его ноги подломились, он упал на четвереньки, дышать совершенно нечем. И жить больше незачем. И не жить он права не имеет – из-за Марека, которого он не бросит никогда, с этого дня и до самой смерти.
– Да это Леха!
Знакомый голос звучит немного приглушенно откуда-то снизу, но это, несомненно, голос человека, а не призрака.