Наковальня льда - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Роэн cтр.№ 34

Альв зашагал на негнущихся ногах в свою убогую кузницу и рухнул в постель. В полночь он проснулся весь в поту, хотя огонь в очаге почти угас. Его било крупной дрожью. Когда он попытался встать, ему показалось, что пол вдруг превратился в зыбкую трясину. Его кости ныли, зубы стучали, а легкие вскоре заполыхали, словно охваченные пламенем. Когда он посмотрел на свою руку, ему показалось, что огонь просвечивает сквозь нее. Из последних сил он наполнил очаг кусками нарезанного торфа, положил еду поближе к койке и приготовил отвар из коры определенного дерева, помогавший при лихорадке. Возможно, именно это помогло ему пережить наихудший период болезни, но лихорадка продолжалась много недель и едва не убила его. Временами он лежал в бреду возле очага и созерцал лица в пляшущих очагах пламени. Мертвецы из Эшенби собирались вокруг него во главе со старшиной и обгоревшим дочерна Херваром, с какой-то злобной гордостью демонстрируя свои раны; люди из фургона на болоте склонялись над ним, заглядывая ему в лицо черными провалами глазниц. Потом появлялась Кара: она сбрасывала свой плащ и представала перед ним такой же обнаженной и высохшей, как и они. В углах кузницы то тут, то там возникала дородная фигура Ингара, хладнокровно наблюдавшего за происходящим. Его рот раскрывался в беззвучном смехе, и, продолжая смеяться, он рассыпался в кучку праха на полу. Альв чувствовал, как по его щекам сбегают струйки раскаленного серебра, но то были всего лишь слезы.

К счастью, он приходил в себя на достаточно долгое время, чтобы поддерживать огонь, а однажды даже разжечь очаг, хотя он был очень слаб и ему приходилось ползти. Время от времени он проглатывал кружку горького снадобья и что-нибудь жевал, если его желудок не начинал бунтовать. Так он коротал свои дни, и как-то ночью, на переломе года, лихорадка отступила. К утру Альв так ослаб, что не мог пошевелиться.

Ему еще предстояло пережить худшую часть зимы, и хотя приходилось экономить продукты, силы мало-помалу начали возвращаться к нему. Завернувшись в одеяла, он лежал в дымной полутьме, пока снаружи завывали снежные вьюги.

Но вот как-то утром, хотя болота еще поблескивали ледяной коркой и на дорожной насыпи лежал снег, Альв вышел на свежий воздух и нашел в нем привкус и обещание весны. Он глубоко вздохнул и раскинул руки. Его сердце ликовало от чистой радости бытия. Было так, словно за долгие недели болезни он наконец встретился с тем, что мучило его, и заплатил необходимую цену; огонь лихорадки выжег из него другой, более глубокий недуг. Он по-прежнему испытывал ледяной озноб ужаса и сожаления, вспоминая о случившемся, но теперь это стало не более чем воспоминанием. Он излечился не только от своей болезни.

Солнце поднялось в сияющей славе, возродившись из зимнего мрака. «И я тоже родился заново, — подумал он. — Разве я по-прежнему тот мальчик, которого звали Альвом? Конечно, нет. Это имя никогда не принадлежало мне по праву. Лучше оставаться безымянным кузнецом с Соленых Болот — одиноким, но нашедшим в одиночестве свое единство».

А затем он вспомнил строки из древней книги, слова позабытого языка, обнаруженные при изготовлении шлема, и среди них одно слово, имевшее два значения. Элоф — «кузнец». Элоф — «единый».

Вот мое имя! — подумал он так, словно знал это с самого начала.

Элоф, который был Альвом, весь день сидел на солнце, почти не двигаясь, ибо он и впрямь был подобен новорожденному младенцу. Вся его великая сила ушла и не торопилась возвращаться. Но он был терпелив и перестал экономить свои продукты, зная, что скоро можно будет выходить на охоту и торговые караваны потянутся по дороге мимо его кузницы.

Первый караван появился две недели спустя. Элоф приветствовал гостей с радостью: то был Катэл, перезимовавший на севере. Увидев его, торговец обрадовался ничуть не меньше:

— Только посмотрите на это! Тридцать повозок из сорока пяти разваливаются на ходу. Колеса, ступицы, оси — иногда только грязь держит их вместе. Вот что делают ваши проклятые северные дороги с имуществом честных людей! Ну, Альв, как поживаешь? Ты похудел, но нашел свое счастье, вижу по глазам…

— Я долго болел, но теперь выздоравливаю. И кстати, меня зовут Элоф.

— Ага! — торжествующе воскликнул Катэл, ухмыляясь и постукивая кончиком пальца по крючковатому носу с красными прожилками вен. — Стало быть, в прошлый раз ты не назвал мне свое настоящее имя! Разве я еще тогда не догадался — а, мастер Урхенс? — Он энергично пихнул под ребра лысого коротышку. — Разве я не говорил? Я сказал: «Альв — это не имя для нормального человека». Ну да ладно, стоит ли винить парнишку за осторожность в разговоре с незнакомыми людьми? Давайте лучше выпьем за новое знакомство!

Элоф оставил все как есть. Переубедить Катэла в чем-либо было нелегким делом, а у него и так хватало работы со сломанными повозками. На починку ушло почти четыре дня; в благодарность Катэл оставил ему так много продуктов, что они почти заполнили тесное пространство кузницы. Когда караван двинулся на юг под многоголосый хор обещаний вернуться следующей весной, Элоф внезапно почувствовал, что будет рад этому, даже если придется пережить здесь еще одну зиму. Несмотря на всю свою чуждость, на утренние морозы и шторма, приходившие с моря, болота стали для него домом, надежным укрытием от горьких забот внешнего мира. Здесь ему приходилось заботиться только о себе, а его потребности были невелики. С наступлением весны на землю снизошел мир, и даже отзвуки древней битвы, казалось, совсем пропали в беззаботном щебете птиц.

Но в тот вечер, когда Элоф отправился исследовать границы Поля Битвы, чтобы пополнить свой изрядно уменьшившийся запас подков и ободов для тележных колес, он наткнулся на целую кучу трупов, вынесенных из трясины в половодье. Большинство из них было изуродовано до неузнаваемости, но одно огромное тело лежало лицом вниз немного в стороне от остальных, наполовину высовываясь из ила, словно человек даже теперь пытался спастись. На нем была черная кольчуга, из тех, какие Элоф обычно не брал для перековки из-за сильной подверженности ржавчине. Эта выглядела лучше остальных, но когда Элоф осторожно приблизился, чтобы рассмотреть ее, он увидел что-то блестящее, зажатое в кольчужной рукавице и влажно поблескивавшее в грязи. Он наклонился, разжал мертвые пальцы и в то же мгновение увидел, как раскрошилась рукоять, которую они стискивали. Что-то темное скользнуло вниз. Элоф сунул руку в ил, успел схватить темный предмет… вскрикнул от боли и изумления, однако не ослабил хватки. С огромным трудом высвободив руку из трясины, он вытер предмет о прошлогоднюю траву. То был клинок — черный, подобно кольчуге, и глубоко порезавший его ладонь. Забыв о боли, Элоф восхищенно присвистнул. Он поднял клинок на свет и увидел, как капли его крови сбегают вниз по острому лезвию.

— Какой древний кузнец отковал тебя, красавец, раз у тебя по-прежнему такой крутой нрав? Хотелось бы мне встретиться с ним и сказать, что ты все такой же острый и прочный, как в тот день, когда вышел из кузницы. И выяснить, как он это сделал! — добавил Элоф с глубоким вздохом.

Он взял клинок за поручье, взвесил его, сделал несколько пробных взмахов и наконец описал мечом широкую дугу, срезав верхушки болотной травы. Это навело его на мысль. Он посмотрел на кучу мертвых тел и задумчиво кивнул. Трудно было сосчитать их, но здесь лежало около тридцати, если не больше. Он снова присвистнул, взглянул на темный клинок и повернулся, чтобы посмотреть на лицо того, кто владел этим странным мечом и столь доблестно сражался им. Но само движение и прикосновение руки кузнеца нарушило хрупкое равновесие. С тихим шелестящим звуком облаченная в кольчугу фигура провалилась в ил и скрылась из виду. Лишь рука еще мгновение оставалась воздетой к небесам, а затем исчезла в водовороте пузырьков. Некоторое время Элоф стоял как изваяние, потрясенный увиденным, а потом вскинул клинок в молчаливом салюте.