Викинг. Последний Конунг - читать онлайн книгу. Автор: Тим Северин cтр.№ 35

Казалось бы, двурушничество Харальда должно было потрясти меня, но этого не случилось. Видно, годы, прожитые в Константинополе, сделали меня нечувствительным к козням и предательству. И конечно же, каждый норвежец в отряде ждал, что Харальд назначит цену за мальчика, и ни один из них не желал делиться выкупом с автократором, коль скоро Харальд может это устроить. Но пока Харальд говорил, его откровенное вероломство заставило меня признаться самому себе, что по сути я никогда не был предан константинопольским властителям или их приближенным, но единственно только моему народу. Оказавшись перед прямым выбором – служить басилевсу или Харальду, я не колебался.

– Я постараюсь, господин, как-нибудь это устроить, – ответил я, вспомнив, какой расчетливой бывала Пелагея в своих торговых делах. Уж она-то наверняка бы посоветовала мне извлечь из нашей удачи как можно большую выгоду.

– Хорошо, Торгильс, устраивай. И поторопись. Коль мы хотим добиться цели, все нужно проделать быстро. За три дня – не больше.

Когда я назвал эту огромную сумму, наставник мальчика чуть вздрогнул, но как умелый переговорщик, уклонился от прямой торговли.

– Куда доставить такое количество денег и как будет обеспечена безопасность мальчика? – осведомился он, блестящими глазами тревожно глядя на Халльдора, все еще держащего пленника.

– Что касается безопасности мальчика, вам придется довериться нам, – сказал я. – В наших интересах сохранить его целым и невредимым. Он нам не враг, как и его отец, коль скоро тот согласится на наше предложение. Мы будем держать мальчика на борту корабля, пока не получим выкуп.

– А сам выкуп? Как это будет передано? При виде такого количества золота люди теряют головы и хотят получить еще больше. И нарушают свое обещание.

Я задумался. Никогда прежде я не устраивал выплаты выкупа и не знал, как сделать, чтобы защитить интересы обеих сторон. Потом – наверное, меня надоумил Один – я вспомнил, как жил среди лопарей Пермии. Эти люди торговали пушниной и не доверяли чужакам, а потому проводили всякий товарообмен заглазно: оставляли свои меха на осмотр в пустынном открытом месте, покупатели же оставляли равные по стоимости товары в том же месте. Можно попытаться устроить то же и для Харальда.

– Выкуп следует привезти на этот край берега в полдень третьего дня, считая от сегодняшнего, – сказал я. – Наш корабль будет стоять в заливе достаточно близко, чтобы мы видели, как ваши люди кладут выкуп на песок и отходят на безопасное расстояние, на дюны, где их еще будет видно. На берегу буду я сам и мальчик, мы будем ждать вас на противоположном конце. Вы сможете воочию убедиться, что мальчик жив и здоров. Но вы не должны подходить ближе. Если вы это сделаете, галера сразу же подойдет и заберет мальчика. Я подойду по берегу, чтобы осмотреть выкуп, и если все будет правильно, дам знак галере забрать деньги. В это время ваши люди смогут приблизиться и взять мальчика. Ни одна из сторон не будет настолько близко к месту совершения обмена, чтобы завладеть и выкупом, и мальчиком. Старик посмотрел на меня и тихо сказал:

– Тебе я доверяю. Но не этому высокому разбойнику, вашему предводителю. Заставь его уважать наш договор. Иначе быть беде.

После того, как сарацины отправились с известием к эмиру, я объяснил условия передачи Харальду. Никогда прежде я не видел его в такой глубокой задумчивости. Он обдумывал мой план, жуя ус и сердито поглядывая на меня.

– Торгильс, – сказал он, – ты слишком долго жил среди этих людей. Ты даже думать стал, как они. Коли все пойдет не так, на берегу, разумеется, останешься сидеть ты, а не мы.

– Полагаю, все получится, – успокоил я его с уверенностью, каковой вовсе не испытывал. – Впрочем, найдется ли у эмира столько денег – это другой вопрос.

В конце концов, передача выкупа произошла именно так, как я надеялся, за исключением одной погрешности – я ее не предусмотрел, а она могла помешать осуществлению всего нашего замысла.

На третий день вскоре после полудня, когда наша галера стояла в заливе, на песчаных дюнах появился караван из пятнадцати мулов. Я сидел на дальнем краю пляжа с сарацинским мальчонкой, который за все время, что провел у нас, не произнес ни слова. Он никак не мог прийти в себя. Но он увидел приближающихся мулов, и лицо его озарилось надеждой – очевидно, он понял, что происходит. Будь я поумнее, я связал бы его по рукам, по ногам, чтобы он не сбежал, пока я осматриваю переметные сумы, которые погонщики сгрузили на другом конце пляжа, а сами удалились, но у меня не хватило духа сделать это. Он встал и помахал рукой своему наставнику, наблюдавшему за всем издали, а я жестом приказал мальчику сесть и спокойно ждать, что он и сделал. Тогда я пошел по песку к груде поклажи, сгруженной с мулов, развязал тесемки одной-другой сумы и заглянул в них. В жизни я не видел такового количества золотых монет зараз. Ни тогда, когда работал у королевского чеканщика в Лондоне – ведь он чеканил серебряную монету, ни даже тогда, когда басилевс щедро осыпал своих придворных золотом во время приема в Большом Дворце. Там было богатство, выходившее за пределы моего воображения. Как ни странно, весь выкуп был в монете, в основном, в арабских динарах, но также и в номизмах имперской чеканки. Я не заметил ни единого золотого ожерелья или повязки, украшенной драгоценными камнями, стоимость каковых требовала бы оценки. Как должны выглядеть сто тысяч динаров, я понятия не имел, а времени для пересчета не имелось, поэтому я повернулся и махнул рукой мальчику, отпуская его. Он бежал по дюнам навстречу посланцам своего отца – так он мне и запомнился.

– Торгильс, ты гений! – возликовал Харальд, сойдя на берег. Он открыл суму и зачерпнул пригоршню монет. Никогда я не видел его таким довольным. Его обычно сумрачное лицо теперь светилось радостью.

– Благодари богов, – ответил я, решив не упустить момент. – Они явно благоволят к тебе.

– Да, боги, – откликнулся он. – Фрейя, наверное, плакала много дней и ночей.

Поначалу я не понял, о чем он говорит – слишком долго я не был на родине, и моя исконная вера начала тускнеть. Но тут же я вспомнил, что Фрейя, богиня богатства, плакала золотыми слезами, когда потеряла мужа.

– Ты не предусмотрел только одной мелочи, – проговорил Харальд. Голос его не предвещал ничего хорошего, и по спине у меня пробежал холодок. – Ты не подумал о греке-рыбаке, опознавшем сына эмира. Мои люди будут молчать об этом сокровище, когда мы вернемся в Сиракузы, потому что получат свою долю. Но греки не умеют держать язык за зубами. Этот рыбак, даже получив хорошую награду, стал бы хвастаться, вернувшись домой, и Маниакес узнал бы обо всем. Мне пришлось подправить твой план, Торгильс. Этот грек мертв.

Маниакес так и не узнал правды. На входе в сиракузскую гавань наша галера встретилась с имперским дромоном, выходящим в море. За сутки до того он прибыл с подписанным пурпурными чернилами указом, лишавшим Маниакеса власти. Дромон увозил бывшего автократора в Константинополь, ему предстояло держать ответ перед басилевсом и его братом, евнухом Иоанном. Маниакес совершил ошибку, когда оскорбил их зятя Стефана, начальника морских сил, обвинив его в том, что он позволил эмиру бежать морем. Выговор был сделан прилюдно, Маниакес снова вышел из себя и кричал Стефану, что тот бесполезен и изнежен и бил его по голове кнутом. Стефан ответил на это так, как подобает истинному придворному, каковым он и был: послал тайный донос орфанотропу, сообщая, что Маниакес слишком занесся от своих военных успехов и замышляет захватить трон. Ничто не могло вызвать у орфанотропа большей ярости, ибо Иоанн Евнух готов был пойти на все, лишь бы его семья удержалась у власти.