Тень Аламута - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Басирин cтр.№ 44

Кто-то толкнул Рошана, пробиваясь вперед. Гебр оглянулся — за спиной переминался с ноги на ногу Иса. Марьям притихла. Рошан взял ее с собой рассудив, что, пока девушка на виду, ей ничто не угрожает. Иса хорошо понимал это и потому смотрел с ненавистью.

Последними подошли начальник стражи и казначей.

— Письмо написано, — шепнул Керим. — Гонца ищем. Скоро отправится.

— Хорошо, — кивнул Рошан. — Я укажу вам человека. И еще кое-что надо будет сделать.

Под стеной заныли трубы, и разговор прервался. Из разношерстной толпы посланников выехал юноша изнеженного вида. При виде его Сабих поморщился: кожа-то бархатистая — нежному персику под стать, и усики чернее амбры, разодет, словно девица. Зачем это щегольство на поле боя? Воину меч нужен, а не побрякушки!

Тимурташа же разбирала досада. Проклятые манбиджцы словно ждали подвоха. Его лучших бойцов вышвырнули из города, словно котят! Ворота закрыли! И как они так быстро опомнились?

— Эй, Иса! — крикнул он. — Что молчишь? Зубы в падали увязли? Или, с матерью да сестрами греша, умаялся?

Сестер у Исы отродясь не было. Благословенная матушка (мир ей!) давно лежала в могиле. Что правителю с глупой брани? На воротах не висит, за ноги не хватает. Но лицо Исы побурело. Юноша рванулся к обидчику — словно тарантул из норы выскочил.

— Шакалий твой язык! Кизяки им из костра тягать! — заорал он в ответ.

Бедуины хмыкнули: что этот феллах в кизяках понимает? Но дело пошло, перебранка ширилась, росла. Тимурташ и Иса принялись со вкусом лаяться, перебирая родственников и друзей, свои достоинства и чужие несовершенства. Наконец добрались до сути:

— Зачем ворота закрыл, сын пятнистой суки? Мы о чем договаривались?

Иса оглянулся на Сабиха. Начальник стражи злобно оскалился в ответ. Отступать было некуда.

— Аллах да сгноит твой язык в вонючей пасти! Договоры меж нами несбыточны. Проваливай, Тимурташ, или познаешь брюхом наши мечи!

— Тогда слушай последнее мое слово, Иса. Аллах свидетель: сдашь Манбидж со всеми жителями его и имуществом — подумаем. Может, явим вам милость. Нет — будет кровь ваша нам дозволена.

После утренней неудачи Тимурташу хотелось резни. Наставления мудрого дяди позабылись. Ведь Манбидж, если его взять без боя, так и так отойдет Балаку. А с боем — и пограбить можно, и удаль молодецкую показать. Манбиджаночки опять же… Не нужно обладать мудростью Пророка (да благословит его Аллах и да приветствует), чтобы предугадать исход переговоров.

— Скорее терн прорастет сквозь твое седло, — кричал взбешенный Иса, — и искровянит тебе зебб, чем Манбидж откроет ворота!

Старый бедуин наклонился к Тимурташу и что-то прошептал. Тот недобро усмехнулся.

— Терн, говоришь? А это мысль. — Он обернулся к своим воинам, указывая на Хасана: — Разденьте-ка шакала.

Хасан рванулся, но кочевники держали крепко. Закружились в вихре полосатые халаты, белоснежные куфии, конские хвосты. Кто-то загоготал, кто-то отпустил непристойную шуточку. Марьям в ужасе прижалась к гебру.

Сверкнула сталь. Страшно закричал Хасан, и всадники разъехались в разные стороны. Бывший правитель Манбиджа лежал на земле — голый, окровавленный, безволосый. Иса скрипнул зубами.

Неужто убили?!

Но нет. Тимурташ сумасброд, но не дурак. Взметнулась плеть. Хасан вскочил и с воем помчался к стене. Бедуины перехватили его, когда до спасения оставался один шаг. Окружили, погнали назад. Защелкали плети; стремясь уйти от ударов, пленник ворвался в заросли терновника.

Дикая слива только-только зацвела, словно белая метель покрыла колючки, — покрывало модницы. Несколько раз манбиджец вырывался из зарослей, но бедуины вновь загоняли его обратно. Достань у Хасана сил прорваться сквозь шипы — он бы спасся. Но проломиться сквозь белоснежную кипень цветов, сквозь сплетение ветвей и шипов не под силу даже человеку в доспехах. Что уж говорить о голом пленнике?

Когда вдоволь наигравшись, бедуины вытащили из терновника обессилевшего Хасана, тело его превратилось в сплошную рану.

— Смотри, Иса. Призываю в свидетели всех пророков: тебя постигнет то же самое. Даю сроку до завтрашнего дня. А потом — не отыщется в моем сердце пощады ни к юному, ни к умудренному сединами. Ни к молодой невольнице, ни к старухе. Ты обратил лицо к франкам, а я изгоняю тебя из людей.

Возвращались со стены в молчании. Тягостная картина жгла душу, не давая покоя.

— Бороду обрили!.. — бормотал Иса. — Шакалы! Воистину львы гнева рычат в пустыне сердца моего… Брат, брат! О позор мне! Ибо видел я наготу твою и безбородие. — Затрещала ткань. То Иса рвал на себе одежды.

Какофония звуков врывалась в уши. Что-то гнусаво пищал Керим, гулким барабаном вступал голос Сабиха. Рошан подвел к начальнику стражи Марьям.

— Сабих, девчонку надо вывести из города.

— Помилуй, Рошан! Аллах лишил тебя разума. Не будет ли ей безопасней находиться в городе, чем скитаться в степи, спасаясь от воинов Тимурташа?

— Не будет. Иса хочет ее крови.

— Всё в воле Аллаха. Кто же выведет ее из города?

— Гонец. Тот, что отправится к франкам. Ничего не говори, Сабих! Сам знаю, что опасно. Когда Марьям сможет отправиться в путь?

— Вечером дорога будет открыта.

— Это меня устраивает. Сообщи мне, когда гонец будет готов.

Чутье подсказывало, что отправить письмо к франкскому графу и спасти девушку — деяния равнозначные и в чем-то даже связанные. Понять этой связи он не мог, да этого и не требовалось. Аша редко объясняла свои послания.

Марьям недалеко уйдет от Манбиджа. Но это — начало истории. И, похоже, ей предстоит спасти город.

Мелисанда решила плыть в Антиохию морем. Путь из Хайфы в гавань Святого Симеона занимает примерно неделю. Он почти безопасен. Крестоносцы держат в своих руках почти всё побережье; незанятым остается один лишь Тир.

Вместе с Мелисандой в путь отправились восемь рыцарей: весь орден Храма до последнего. Люди, чьи деяния через сотни лет окажутся перевраны досужими умами профанов и мракобесов. Мечтатели, воины, философы… Все они собрались на борту «Тайной вечери», чтобы охранять Мелисанду.

Сатэ, конечно же, упала бы в обморок. Это так неприлично! Благородная дама в окружении мужчин. А если вдуматься, что здесь особенного? Устав не позволяет храмовникам никаких вольностей. Сплошная галантность и куртуазия.

Как в поэмах.

Первые три дня.

А потом начинается проза жизни. Благородные воители устают от притворства и живут как обычно. Ну разве что с маленькой поправкой на то, что среди них принцесса.

К чести Мелисанды, она держала своих спутников в ежовых рукавицах. Когда не в меру ретивый Жоффруа пытался ее притиснуть в углу, нахала купали в бочке чуть ли не всем орденом. Знай наших! Потом он приходил извиняться — жалкий, мокрый. Мелисанда его простила, но зрелище было то еще.