Зато он услышал голос. Очень слабый. Он доносился откуда-то снизу. Это было немножко похоже на пение, но не очень. На слух Мау оно звучало как «на, на, на».
Но это был человеческий голос. Может, еще один брючник? Голос был писклявый. А бывают женщины-брючники? А может, это призрак? Там теперь, должно быть, куча призраков.
Времени было чуть за полдень. Если это призрак, он сейчас очень слаб. Мау — Народ. Он должен что-то сделать.
Он полез вниз по утесу. Это было достаточно просто, несмотря даже на то что ему приходилось соблюдать тишину, хотя птицы все время вспархивали вокруг. Он дрожал. Он не умеет плести ловушки для призраков. Это женская работа.
Звуки, похожие на пение, продолжались. Может, это и правда какой-то призрак. Птицы так орали, что любой живой человек, конечно же, сделал бы перерыв и пошел бы посмотреть, что там такое.
Ноги Мау коснулись мешанины из каменной крошки и древесных корней, устилавшей землю в нижнем лесу. Мау бесшумно заскользил среди деревьев, с которых капало.
— На, на, на — звяк! На, на, на — звяк!
Похоже на удары металла. Мау схватил дубинку обеими руками.
— …в смятеньи даруешь покой… — звяк!
— …на море гибнущих в борьбе… — звяк!
— …услышь, взывающих к Тебе… — бряк!
— …черт!
Мау выглянул из-за комля гигантского фигового дерева.
Зрелище было необыкновенное.
Тут действительно что-то разбилось, но оно было не живое. Что-то вроде гигантского каноэ. Оно застряло между двух древесных стволов, заваленное интересными обломками, которые стоили того, чтобы их исследовать — только сейчас было некогда. В боку зияла большая дырка, это из нее выпали камни. Но это все был фон. Гораздо ближе к Мау, с ужасом глядя на него, стояла девочка. Во всяком случае, он решил, что это девочка. Конечно, она была такая бледная, что вполне могла оказаться призраком.
И брючником. Брюки были белые и пышные, как покрытые перышками ноги птицы-дедушки. Кроме этого, на девчонке было что-то вроде юбки, сейчас подоткнутой у пояса. Волосы блестели на солнце. Она плакала.
Еще она пыталась копать землю какой-то странной штукой вроде плоского копья, блестевшей, как металл. Очень глупо: лесная почва — сплошные корни и камни, и рядом с девчонкой уже лежала кучка камней. И еще что-то лежало — большой сверток. «Должно быть, я слишком долго ходил по стопам Локахи, — подумал Мау, — потому что я знаю: там мертвец. А эта призрачная девчонка являлась мне в кошмарах».
Я не один.
Девчонка уронила плоское копье и быстро подняла какой-то другой предмет, тоже сверкавший металлическим блеском.
— Я… я умею этим пользоваться! — очень громко закричала она. — Только сделай шаг, и я нажму на спуск, обещаю!
Металлическая штука плясала у нее в руках.
— Не думай, что я тебя боюсь! Я не боюсь! Я тебя и раньше могла убить! Я тебя пожалела, но это не значит, что тебе можно сюда приходить! Скоро мой папа за мной приедет!
Похоже, она очень волнуется. Мау решил, что она хочет отдать ему эту металлическую штуку. Девчонка так держала ее двумя руками и так махала ею, что становилось ясно: она этой штуки страшно боится.
Он протянул руку. Девчонка завизжала, отвернулась, что-то щелкнуло, из одного конца металлической штуки вылетел фонтан искр, а из другого конца очень медленно выкатился маленький круглый шарик и упал в грязь, девчонке под ноги. Мау с благоговейным ужасом понял, что у нее на ногах какие-то… штуки; они выглядели как черные стручки, и на них не было пальцев.
Девчонка смотрела на него круглыми от ужаса глазами.
Мау осторожно забрал металлическую вещь, а девчонка отскочила к борту каноэ и прижалась к нему, как будто это Мау был призраком.
Металл вонял горько и омерзительно, но это было неважно. Эта штука делает искры. А Мау знал, зачем нужны искры.
— Благодарю тебя за дар огня, — произнес он, подобрал свой топор и обратился в бегство, пока девчонка не сделала с ним чего-нибудь ужасного.
На пляже, среди мешанины обломков, Мау склонился над своей работой. Трухлявый сук был только началом. Кроме этого, Мау прочесал лес в поисках сухих веточек и коры. Их всегда можно было найти, даже после сильного дождя, и Мау аккуратно рассортировал добычу на маленькие кучки — от травы до довольно толстых веток. Он сложил кучку из скомканной сухой коры бумажной лианы, добавил древесной трухи и очень осторожно взял в руки вещь, которая делала искры.
Если оттянуть назад вот этот кусок металла с верхней стороны, пока он не щелкнет, а потом потянуть за кусок металла снизу и позаботиться, чтобы пальцы не оказались на пути — во всяком случае, во второй раз, — тогда что-то вроде металлического когтя царапает темный камень, расположенный в глубине металлической штуки, и рождаются искры.
Он попробовал еще раз, держа делатель искр почти вплотную к кучке трухи, и задержал дыхание: несколько искр упало на тонкую пыль, оставив черные следы.
Мау подул на кучку, прикрыл ее ладонями, и к небу поднялась тонкая струйка дыма. Мау продолжал дуть, и на свет с треском родился язычок пламени.
Началось самое трудное. Мау осторожно подбрасывал в огонек топлива, подкармливая его травой и корой и ожидая, когда огонь будет готов к первой ветке. Каждое движение было продуманным, потому что огонь очень легко спугнуть. Только когда пламя уже трещало, шипело и плевалось, Мау рискнул положить в него первую тонкую веточку. На миг он испугался, что огонь вот-вот подавится ею, но языки пламени тут же взмыли опять и вскоре запросили еще. Ну, в топливе недостатка не было. Поломанные деревья валялись повсюду. Мау подтащил их к огню, и когда вода из них выкипала, они вспыхивали одно за другим. Мау подкинул еще дерева, в воздух полетели искры и пар. Тени скакали и плясали на песке, и пока огонь горел, он создавал ощущение жизни.
Через некоторое время Мау выкопал ямку на краю костра, закопал безумные клубни, так чтобы они только-только покрылись песком, и нагреб сверху пылающих углей.
Потом он лег у костра. Когда он последний раз сидел у костра здесь, дома? Воспоминания вернулись, захлестнули его, и Мау не успел их остановить. Это было, когда он последний раз ел как мальчик, вместе со всей семьей, а по традициям Народа вся семья — почти то же самое, что весь Народ. Мау ел последний раз, потому что следующий раз он поест на острове Мальчиков, уже как мужчина, который больше не живет в хижине для мальчиков, а спит в доме для неженатых мужчин. Он ел мало — был слишком возбужден. И испуган тоже, потому что в голове у него только начала укладываться мысль: все происходящее касается не только его, но и его семьи. Если он вернется готовый к татуировкам, положенным мужчине, и, конечно, к… тому, что делают ножом, и при этом нельзя кричать, это будет торжество и его семьи тоже. Это будет означать, что его правильно воспитывали и он научился Чему Положено.