Левая Рука Бога - читать онлайн книгу. Автор: Пол Хофман cтр.№ 49

Первая попытка познакомить Кейла с чудесным искусством кулинарии окончилась печально. Однажды Кейл вернулся в сторожку после десятичасового отсутствия, голодный как волк и готовый сожрать даже священника, и вдруг обнаружил, что его ждет Императорский Пир — импровизация ИдрисаПукке на тему самого впечатляющего блюда, какое он когда-либо едал: фирменного блюда кухни Дома Имура Лантаны, что в городе Апсны. Многие ингредиенты, правда, пришлось заменить: хрячьи хрены в горах было не найти, потому что местные жители считали свинью нечистым животным, а шафран был слишком дорог, да и не слыхивали о нем в этих краях. К тому же в блюде отсутствовало то, что, по мнению многих, составляло его изюминку: не будучи сентиментальным, ИдрисПукке все же не смог заставить себя вымочить в бренди десять птенцов жаворонков, которых следовало зажаривать потом в раскаленной печи менее тридцати секунд.

Вернувшийся с почерневшим от загара лицом и умирающий с голоду Кейл громко и радостно рассмеялся при виде деликатесов, с гордостью выставленных перед ним ИдрисомПукке.

— Начни с этого, — предложил улыбающийся повар, и Кейл почти в буквальном смысле слова набросился на блюдо, где были выложены крутоны из белого хлеба с рублеными пресноводными креветками под соусом из квашеной дикой малины.

После того как Кейл съел пять таких крутонов, ИдрисПукке кивком указал на пальчики из мяса запеченной на решетке утки со сливовой подливкой, а потом, деликатно посоветовав сбавить скорость, — на жареные цыплячьи крылышки в хлебных крошках с хорошо прожаренной картофельной соломкой.

После всего этого Кейла, конечно, свирепо вырвало. ИдрисуПукке много раз приходилось видеть, как людей выворачивает наизнанку, и сам он неизбежно оказывался в подобном положении. Он воочию наблюдал в Квенланде малоприятный тамошний обычай прерывать банкет из тридцати девяти последовательно подаваемых блюд коллективными посещениями желчегонок или блеваториев — посещениями, крайне необходимыми после каждых десяти примерно блюд, если, конечно, гости хотели досидеть до конца и не нанести смертельного оскорбления хозяевам, каковым считалась неспособность добраться до тридцать девятого блюда. Но даже по сравнению с этим конвульсии Кейла являли собой истинно эпическую картину: его переполненный желудок извергал не только все, съеденное за предшествовавшие двадцать минут, но, казалось, все, что побывало в нем за всю жизнь мальчика.

Вконец обессилев, парень отправился в постель. На следующее утро он появился во дворе с таким зеленым лицом, какое ИдрисПукке видел только у трупа трехдневной давности. Кейл сел, с величайшей осторожностью выпил чашку слабого чая без молока и едва слышным голосом стал объяснять ИдрисуПукке причину своего жестокого недомогания.

— Что ж, — сказал ИдрисПукке, после того как Кейл рассказал ему, чем они питались у Искупителей, — если когда-нибудь мне захочется плохо о тебе подумать, я вспомню в твое оправдание, что от ребенка, взращенного на «лаптях мертвеца», трудно ожидать многого. — Он помолчал и добавил: — Надеюсь, ты не будешь возражать, если я предложу тебе совет?

— Не буду, — сказал Кейл, слишком слабый, чтобы почувствовать себя оскорбленным.

— Способность человека благожелательно относиться к другим людям имеет некоторый предел. Если когда-нибудь в приличной компании всплывет тема еды, пожалуй, о крысах лучше не упоминать.

Смутному Генри и Кляйсту удалось побыть с Кейлом всего несколько минут перед его поспешным отъездом, так что они успели перекинуться словом лишь насчет крайней подозрительности нового появления ИдрисаПукке. О том, чтобы подробно разузнать обо всем, что случилось с Кейлом, после того как его выволокли из летнего сада, не могло быть и речи. Кляйст, к своему глубокому недовольству, не смог даже выговорить Кейлу за то, что из-за его недисциплинированности и эгоизма они с Генри оказались в глубоком дерьме. Но вышло так, что вполне резонные опасения Кляйста, будто Кейл навлек на них всеобщую враждебность, в данном случае не совсем оправдались. Враждебность, конечно, ощущалась, но то, что Кейл задал такую трепку сливкам Монда, заставило эти «сливки», хотя и обуреваемые жаждой мести, все же с чрезвычайной осторожностью отнестись к Смутному Генри и Кляйсту — вдруг они наделены таким же даром? Монд боялся не тяжелых увечий, даже не смерти, а унижения от трепки, которую могли задать люди, занимающие столь очевидно низкое положение на социальной лестнице.

Випон сослал обоих на кухню, где у них в любом случае не было возможности подраться с кем-либо, кто имел хоть какой-то общественный вес. Легко можно представить себе, какие проклятья призывал Кляйст на голову Кейла за то, что по его милости вынужден был мыть тарелки по десять часов в день. Однако в их положении нашлось и неожиданное преимущество: служащие кухни, имевшие зуб на заносчивый и самодовольный Монд, — а таковых было много — взирали на двух новичков с восхищением, которого оказалось достаточно, чтобы после месяца работы судомоями их перевели на более интересную работу. Кляйст предложил свою помощь в мясном цеху и поразил всех своими способностями «прирожденного» мясника. Ему хватило ума не рассказывать о тех мелких животных, на которых он оттачивал свое мастерство.

— Мне нравится работать по-крупному, — радостно сообщил он Смутному Генри, после того как ловко разделал огромную голштинскую корову.

Смутному Генри пришлось довольствоваться кормлением животных и разноской случайных сообщений в соседние палаццо — от него требовалось доставлять их ко входам для прислуги. Это давало ему возможность видеться с Рибой, которая теперь не выходила у него из головы. Их встречи были мимолетными, но ее лицо каждый раз светилось, и говорила она взволнованно, касаясь руки Генри и улыбаясь ему своей очаровательной улыбкой, обнажавшей некрупные белые зубы. Однако довольно скоро Смутный Генри начал замечать, что она почти никого не обделяла этой своей улыбкой и демонстрацией благорасположения. Это было у Рибы в крови: открытость и желание завоевать всеобщую симпатию, — и люди откликались на ее порыв, зачастую сами удивляясь тому, как много стала значить для них эта обаятельная улыбка. Но Смутный Генри хотел, чтобы Риба улыбалась только ему.

С тех пор как они вдвоем провели в Коросте пять дней, он хранил темный секрет, связанный с Рибой. Поначалу, изумленный, он относился к ней с трепетным почтением, словно ему выпало совершить пешее путешествие с ангелом. Всякого мужчину когда-либо завораживала женская красота, но представьте себе, как был околдован ею паренек, который вырос в полном неведении о том, что подобные существа вообще есть на свете. Проведя несколько дней в компании Рибы, он начал понемногу успокаиваться, однако в нем зародились более глубинные чувства, нежели уважительное восхищение. Он тщательно следил за тем, чтобы своим поведением ненароком не унизить небесное создание (хотя, в сущности, ему было совершенно невдомек, что может входить в понятие «унизить»). Нечто, чему он не знал названия, бродило глубоко внутри него.

Как-то раз они набрели на маленький оазис с родником, к счастью полноводным, вокруг которого образовалось крохотное озерцо. Риба радостно рассмеялась, а Смутный Генри из врожденной деликатности зашел за небольшой холм, тянувшийся вдоль озерца. Здесь, лежа на спине, он начал свою первую великую битву с дьяволом. Искупитель Хауэр, бывший его духовным наставником в течение десяти лет, был бы оскорблен до глубины души, узнай он, сколь слабым оказалось сопротивление Генри и сколь неэффективными были его, Хауэра, бесконечные запугивания насчет того, что ад неминуемо ждет всех, кто совершает преступления против Святого Духа (именно-Святого Духа, по причинам, которых наставник никогда не объяснял, особо травмировали грешные желания подобного рода). Дьявол вмиг овладел волей Генри, который, перевернувшись на живот, медленно выполз, словно тот самый змий, слуга Вельзевула, из-за гребня холма. Была ли когда-нибудь еще столь щедро вознаграждена уступка искушению? Риба стояла в воде, которая доходила ей до середины бедра, и лениво плескалась в ней. Ее груди, хотя Генри и не с чем было сравнивать, казались огромными, а венчавшие их ареолы были такого восхитительного бледно-розового цвета, какого Генри никогда в жизни не видел. Грудь колыхалась в такт движениям Рибы с такой грацией, что он задохнулся от восхищения. А между ее ног… Но далее нам вход запрещен, хотя Генри и на миг не пришло в голову принять во внимание этот запрет. Дьявол полностью овладел им. При виде секретнейшего из секретных мест у него замерло дыхание.