Предательство среди зимы - читать онлайн книгу. Автор: Дэниел Абрахам cтр.№ 37

Появились первые члены хайской свиты: вышли из потайной двери и расположились вокруг трона. Ота заметил коричневые одежды поэта. Оказалось, что это не Маати, а Семай с грузным андатом, следовавшим за ним по пятам. Маати видно не было. Семай говорил с женщиной в одеждах хайема — стало быть, сестрой Оты. Интересно, как ее зовут…

Последние слуги и советники заняли места, и толпа замолчала. Вышел хай Мати — с той немногой грацией, какая подвластна человеку при смерти. Пышная роскошь одежд еще ярче подчеркивала худобу. На впалые щеки для видимости здоровья нанесли румяна.

По толпе разошлись шептальники. Хай принял позу приветствия, приличествующую судье. Ота встал на колени.

— Мне говорят, что ты мой сын, Ота Мати, которого я отдал в школу поэтов.

Шептальники передали слова хая по залу. Теперь настал черед Оты, но он настолько наполнился унижением, страхом и злостью, что не нашел слов. Только поднял руки и принял позу приветствия — неформальную, с какой крестьянский сын мог бы обратиться к отцу. Утхайемцы зашушукались.

— Мне также говорят, что в свое время тебе предложили одежды поэта, но ты отказался от этой чести.

Ота хотел приподняться, однако цепь позволяла стоять лишь склонившись. Он откашлялся и заговорил, выталкивая из себя слова так громко, чтобы его слышали даже в конце зала.

— Это верно! Я был ребенком, высочайший! И разозлился!

— Еще мне говорят, что ты приехал в мой город и убил моего старшего сына. Биитра Мати погиб от твоей руки.

— А это неправда, отец! Я не скажу, что от моей руки не погиб ни один человек, но Биитру я не убивал. У меня нет ни желания, ни намерения стать хаем Мати.

— Так зачем ты сюда явился? — прокричал хай, вскочив на ноги. Его лицо исказилось гневом, кулаки дрожали. Впервые Ота, повидавший немало городов, увидел хая, так похожего на человека. Сквозь унижение и гнев пробилось нечто вроде жалости, и Ота заговорил мягче.

— До меня дошли слухи, что мой отец умирает.

Шепот толпы, казалось, никогда не прекратится. Он стихал и снова накатывался, как волны на берег. Ота опустился на колени: от неловкой позы болела шея и спина, а сохранять достоинство было бессмысленно. Оба ждали, и он, и отец, глядя друг на друга через пространство зала. Ота пытался почувствовать некую связь, общность родной крови, но не мог. Хай Мати был ему отцом по прихоти судьбы, не более того.

Старик неуверенно покосился по сторонам. Вряд ли он держал так себя всегда — будущих хаев учили ритуалу и изящным движениям. Интересно, каким его отец был в молодости, в полной силе? И как бы выглядел сам Ота в кругу собственных детей…

Хай поднял руку, и толпа постепенно затихла. Ота не шелохнулся.

— Ты нарушил традицию! По поводу того, поднимал ли ты руку на моего сына, мнения разнятся. Я должен подумать. Однако сегодня пришла еще одна весть. Данат Мати завоевал право на престол и возвращается в город. Я посовещаюсь с ним о твоей судьбе. До той поры ты будешь заключен в самой верхней комнате Великой Башни. На сей раз я не допущу, чтобы приспешники тебя убили. Мы с Данатом — нынешний хай Мати и будущий — вместе решим, что ты за существо.

Ота принял позу мольбы — на коленях сделать это было еще проще. Теперь он понимал, что погибнет так или иначе. Этот разговор лишил его даже слабой надежды на снисхождение. И все же среди тьмы и ужаса у него оставалась одна-единственная возможность обратиться к людям от собственного имени, не под маской Итани Нойгу или кого-то еще. Если он и оскорбит утхайемцев, его вряд ли будет ждать худшее наказание.

— Я видел немало городов Хайема, о высочайший. Я родился в наиблагороднейшей семье и удостоился великих почестей. И если мне суждено принять смерть из рук тех, кто по справедливости должен меня любить, хотя бы выслушайте меня. В наших городах творится неладное. Наши традиции устарели. Ты стоишь на этом помосте, потому что убил своих родных. Вы празднуете возвращение хайского сына, убившего собственного брата, и хотите осудить меня по подозрению в том же. Традиция, которая заставляет убивать братьев и отрекаться от сыновей, не может…

— Довольно! — взревел хай, и его слова донеслись до всех без шептальников. — Не за тем я все годы тащил город у себя на закорках, чтобы мне читал проповедь бунтовщик, предатель и отравитель! Ты мне не сын! Ты отказался от этого права! Ты его растоптал! Неужели все это… — хай развел руками, как бы включая в перечисление придворных, дворцы, город, долину, горы, весь мир, — …зло? Наши традиции — то, что не дает ввергнуть мир в хаос. Мы — Хайем! Мы правим силой андатов и не принимаем указаний от посыльных и грузчиков, которые… которые убили…

Хай закрыл глаза и пошатнулся. Девушка, с которой говорил Семай, вскочила и тронула старика за локоть. Ота видел, как они о чем-то шепчутся, но не мог разобрать слов. Девушка отвела его к трону и помогла сесть. Лицо старика обмякло от боли. Девушка плакала — на ее щеках появились черные дорожки краски, — и все же ее осанка была более царственной и уверенной, чем у отца. Она шагнула вперед и сказала:

— Хай утомлен! — Она как будто предлагала любому из присутствующих это оспорить. — По его повелению аудиенция окончена!

Люди загомонили. Женщина — пусть даже хайская дочь — говорит за хая? Весь двор возмутился до глубины души. Ота уже представлял, как они спорят, доживет ли старик до утра, а если умрет, не будет ли в этом виновата его дочь, которая покрыла больного хая позором. Ота видел, что она это понимает. Презрение на ее лице было красноречивей целой тирады. Он поймал ее взгляд и изобразил одобрительный жест. Та смерила Оту взглядом, словно он незнакомец, окликнувший ее по имени, отвернулась и повела отца в покои.

Путь в тюрьму шел по спиральной каменной лестнице, такой тесной, что плечи терлись о стены, а голову надо было пригибать. Стражник перед Отой не шел, а карабкался по крутым каменным ступеням. Когда Ота замедлил шаг, второй стражник, сзади, ударил его черенком копья и засмеялся. Ота, поскольку руки у него были связаны, упал на ступени и ссадил кожу с коленей и подбородка. После этого он старался идти как можно быстрее.

Ноги горели, от постоянных уклонов вправо уже подташнивало. Ему хотелось остановиться, сказать: больше не пойду. Все равно его ведут дожидаться смерти, послушание ничего не изменит. Ота сыпал про себя проклятиями — и все-таки шел вперед.

Когда лестница кончилась, он оказался в просторном зале. Небесные двери в северной стене были открыты; перед ними на тугих цепях покачивался на ветру помост, где ждали еще четыре стражника.

— Вы на смену? — спросил тот, который ударил Оту.

Самый высокий из новых принял позу подтверждения.

— Да, эта половина пути наша. Вы все поднимайтесь, спустимся вместе.

Новые стражники повели Оту на лестницу, и пытка возобновилась. К концу пути он почти впал в забытье от боли. Чьи-то мощные руки втолкнули его в комнату, дверь закрылась со звуком каменной плиты, которую надвинули на свежую могилу. Стражник сказал что-то сквозь прорезь в стене, но Ота так обессилел, что даже не пытался разобрать слов. Он долго лежал на полу, пока не понял, что ему расковали руки и сняли ошейник. Кожа на шее стерлась до мяса.