Предательство среди зимы - читать онлайн книгу. Автор: Дэниел Абрахам cтр.№ 16

— У него был дар, — печально заключил распорядитель. — Мы будем и дальше улучшать подъемники, но Биитру-тя никто не заменит.

— Как я понимаю, он приезжал сюда в день, когда его убили.

Маати заметил, что молодой поэт косится в его сторону, однако сам подчеркнуто смотрел только на мастера.

— Верно! И жаль, что не остался! Его братья — хорошие люди, но не смыслят в горном деле. Нам… нам его будет не хватать.

— Странное дело, — продолжал Маати. — Брат, который его убил, должен был знать, что Биитра поехал сюда и задержится до позднего вечера.

— Наверное, — ответил мастер.

— Значит, кто-то предполагал, что ваш подъемник сломается, — закончил Маати.

Свет фонаря отражался от воды, играл бликами на лице распорядителя. Тот постепенно начал понимать, на что намекает Маати. Семай кашлянул. Маати молча, не шевелясь, ждал: распорядитель шахты вполне годился на роль пособника. Однако в чертах мастера не таилось ни злобы, ни осторожности — лишь медленное озарение человека, который не подозревал о тонкостях преступления.

— Вы хотите сказать, что мой подъемник сломали специально, чтобы заманить сюда Биитру? — наконец произнес распорядитель.

Маати предпочел бы не видеть рядом Семая и андата: такие сделки лучше заключать наедине. То время пришло, надо идти вперед. Ладно хоть слуги были далеко и не могли расслышать тихих слов. Маати вытащил из рукава письмо и маленький, но увесистый кожаный мешочек и вложил все это в руки удивленного мастера.

— Если обнаружится виновник, я бы очень хотел с ним побеседовать прежде утхайема и главы вашего Дома. В письме написано, как меня найти.

Мастер спрятал мешочек и письмо, склонясь в позе благодарности. Маати махнул рукой. Семай с андатом хранили поистине каменное молчание.

— А как долго вы трудитесь в шахте? — спросил Маати притворно оживленным тоном. Они направились к выходу, слушая рассказы горняка о годах, проведенных под землей. Когда Маати вышел на свет из длинного покатого горла шахты, его ступни совсем онемели. Поэтов с андатом ждал паланкин — двенадцать сильных рабов были готовы отнести всех троих обратно во дворцы. Маати остановился, выжал воду из полы халата и порадовался, что над головой безбрежное небо, а не глыба камня.

— Так какое поручение дал вам дай-кво? — спросил Семай, пока они садились в паланкин. Его голос прозвучал как ни в чем не бывало, но даже андат смотрел на Маати как-то странно.

— Дай-кво предполагает, что в вашей библиотеке найдутся некие старые фолианты, которых нет у него. Что-то про грамматику первых поэтов.

— А-а, — протянул Семай. Паланкин поднялся; носильщики понесли его, слегка покачивая, во дворцы. — И все?

— Конечно, — ответил Маати. — Разве этого мало?

Он понимал, что не убедил Семая — что ж, ничего страшного.

Первые дни Маати изучал город, дворы, чайные. Дочь хая познакомила его с более молодым поколением знати, а поэт Семай — с теми, кто постарше. Каждый вечер Маати бродил по разным улицам города на жгучем весеннем ветру, кутаясь в теплые шерстяные одежды с плотным капюшоном. Он многое узнал о придворных интригах: какие Дома выдают дочерей в другие города, какие спорят друг с другом по всякому поводу — обо всех каждодневных войнах тысячи потомков одной семьи.

Где только можно, Маати называл имя Итани Нойгу, присовокупляя, что это старый друг, который может быть в городе, и что он очень хотел бы с ним увидеться. Конечно, нельзя было говорить, что это имя Ота Мати выдумал себе в Сарайкете — да Маати и не хотел бы выдавать Оту. Чем дальше, тем меньше он знал, что делать.

Его прислали сюда, потому что он был дружен с Отой, может предсказать его поведение, узнает его при встрече. Что ж, это ценно, но вряд ли уравновесит неопытность сыщика. Проведя годы в селении дая-кво за незначительными заботами, расспрашивать людей не научишься. На эту роль лучше подошел бы распорядитель торгового дома, негоциант или посыльный. Подошла бы даже Лиат, его бывшая возлюбленная. Лиат, мать мальчика Найита, которого Маати качал на руках и любил больше воды и воздуха. Лиат, бывшая возлюбленная и Маати, и Оты.

В тысячный раз Маати отбросил воспоминания в сторону.

У дворцов Маати снова поблагодарил Семая за то, что тот нашел время его сопровождать, и молодой поэт — все еще с настороженным видом гончей, услышавшей незнакомый звук — заверил его, что получил удовольствие от встречи. Маати проводил взглядом стройного юношу и массивного андата, уходящих вдаль по плитам двора. Подолы их одежд почернели от воды, ткань свисала неопрятными складками. Маати знал, что сам выглядит ничуть не лучше.

В его покоях, по счастью, было тепло. Он снял одежду, скатал в ком, чтобы передать в стирку, и переоделся в самое теплое, что у него было — плотный халат из ягнячьей шерсти с хлопковой подкладкой. Такие халаты уроженцы Мати носили глубокой зимой, но Маати пообещал себе, что не снимет его, что бы о нем ни подумали. Он швырнул сапоги в угол, засунул бледные, онемевшие от холода ступни почти в самый очаг и поежился. Ему предстояло наведаться на постоялый двор, где погиб Биитра Мати. Следователи из утхайема, конечно, уже допросили владельца и узнали о человеке с лицом, круглым как луна, который приехал с рекомендательными письмами, устроился поваром и с готовностью заместил распорядителей, когда все заболели. Придется съездить, проверить, не упущены ли какие-то подробности… Только не сегодня. Сегодня надо вернуть себе пальцы на ногах.

За ним пришли, когда солнце, красное и злое, уже готовилось скользнуть за горы на западе. Маати надел мягкие теплые сапоги, накинул поверх теплого халата коричневый балахон и отправился за слугой в покои хая Мати. По дороге они миновали несколько помещений — зал шлифованного желтоватого мрамора с журчащим фонтаном; комнату для встреч, где за одним столом поместились бы две дюжины людей; более скромные покои, в которые вел коридор поуже. Их путь пересекла женщина, и Маати заметил черные как ночь волосы, золотистую как мед кожу, яркие как рассвет одежды. Одна из жен хая, догадался поэт.

Наконец слуга сдвинул дверь резного палисандра, и Маати вошел в комнату немногим просторней его собственной спальни. Старик сидел на диване, грея стопы у огня. Шелка его роскошных одежд впитывали свет очага и будто танцевали, казались живее, чем само тело. Хай медленно поднес ко рту глиняную трубку и пыхнул дымом. Густой сладкий запах напоминал горящий тростник.

Маати принял почтительную позу приветствия. Хай приподнял седую бровь, усмехнулся и черенком трубки указал на диван напротив.

— Заставляют меня курить эту мерзость, — произнес хай, — всякий раз, когда меня беспокоит живот. Я говорю, уж лучше его самого пустить по ветру, сжечь в печах огнедержцев, а они смеются, будто я шучу. Приходится подыгрывать.

— Понимаю, высочайший.

Наступило долгое молчание. Хай задумчиво смотрел на пламя. Маати ждал, что будет дальше. Он заметил, что у хая Мати иногда перехватывает дыхание, словно от боли. Раньше он этого не видел.