Предательство среди зимы - читать онлайн книгу. Автор: Дэниел Абрахам cтр.№ 17

— Поиски моего блудного сына, — наконец заговорил хай, — продвигаются?

— Еще рано судить, высочайший. Я заявил о себе. Дал всем знать, что расследую смерть твоего сына Биитры.

— Ты все еще надеешься, что Ота сам к тебе придет?

— Да.

— А если нет?

— Тогда мне понадобится больше времени, высочайший. Но я его найду.

Старик кивнул и выдохнул клуб бледного дыма. Его тощие руки сложились в жест благодарности с отработанным изяществом.

— Его мать была хорошей женщиной. Мне ее недостает. Ийра, так ее звали. После Оты Ийра подарила мне Идаан. Она так радовалась, что ей осталось хоть одно дитя…

Глава старика блеснули. Он погрузился в старые воспоминания — какие именно, Маати мог лишь догадываться.

— Идаан, — вздохнул хай. — Она с тобой добра?

— О да, очень, — заверил Маати. — Она не жалеет для меня времени.

Хай закивал головой, улыбаясь скорее самому себе, чем собеседнику.

— Вот и славно… Идаан всегда была непредсказуемой. Думаю, с возрастом она немного присмирела. Когда других девочек волновали краски для лица и новые сандалии, она вечно устраивала проказы. То щенка во дворец притащит, то украдет у подружки платье. И неизменно верила, что я ее защищу, как бы далеко она ни зашла. — Хай тепло улыбнулся. — Озорная девчонка, но сердце у нее доброе. Я ею горжусь.

Хай посерьезнел.

— Я горжусь всеми детьми. Потому и колеблюсь. Не думай, что я так уж тверд. Каждый день поисков продлевает перемирие, и Кайин с Данатом пока живы. Я понимал: если займу этот трон, моим сыновьям придется убить друг друга. Я не страшился этого, когда не знал их, когда только воображал себе сыновей. А потом они стали Биитрой, Кайином и Данатом. Я не желаю никому из них смерти.

— Такова традиция, высочайший… Если они не…

— Я знаю, — сказал хай. — Но сожалею. Говорят, сожаление — удел умирающих. Вероятно, оно убивает нас не меньше, чем сама болезнь. Иногда я сожалею, что они не убили друг друга в детстве. Тогда сейчас хоть один из них был бы рядом. Я не хотел умирать в одиночестве.

— Вы не одиноки, высочайший. Весь двор…

Маати замолчал. Хай Мати изобразил благодарность за то, что исправили его ошибку, однако насмешливая искорка в глазах и наклон плеч наполнили позу сарказмом. Маати понимающе кивнул.

— Не знаю, кого бы я хотел увидеть в живых, — проговорил хай, рассеянно пыхтя трубкой. — Я люблю их всех. Очень люблю. Не могу даже выразить, как мне не хватает Биитры.

— Если бы вы знали Оту, вам бы его тоже не хватало.

— Ты думаешь? Ну да, конечно, ты знал его лучше меня. Вряд ли он был бы обо мне хорошего мнения… Скажи, ты возвращался домой — после того, как принял одежды поэта? Ты навещал родителей?

— Когда я уехал в школу, мой отец был очень стар, — ответил Маати. — Он умер до того, как закончилось мое обучение. Мы так и не увиделись.

— Значит, у тебя никогда не было семьи.

— Была, высочайший, — сказал Маати, стараясь, чтобы голос не исказило волнение. — У меня были любимая женщина и сын. Когда-то у меня была семья.

— Когда-то. Они умерли?

— Живы. Но живут не со мной.

Хай, моргая, смотрел на поэта воспаленными глазами. Его тонкая морщинистая кожа была совсем как у древней черепахи или неоперившегося птенца. Взгляд хая смягчился, брови сложились в гримасе понимания и печали.

— Отцам всегда тяжело, — промолвил хай. — Мир требует от нас многого…

Маати не сразу отважился заговорить снова — боялся, что голос его подведет.

— Видимо, так, высочайший.

Хай выдохнул серый клуб дыма.

— В пору моей молодости мир был иным. Все изменилось с падением Сарайкета.

— Теперь у хая Сарайкета есть поэт, — возразил Маати. — С андатом.

— На это у дая-кво ушло восемь лет и шесть неудачных попыток пленения. Каждый слух о неудаче отражался на лицах моих придворных. Утхайемцы носят гордые маски, и все-таки под слоем льда я видел страх. Ты был в Сарайкете, я помню, ты говорил об этом на первой встрече.

— Да, высочайший.

— Но рассказал не все, что знаешь, — продолжал хай. — Верно?

Изжелта-белые глаза вперились в Маати. В них светился ум. Обескураженный поэт невольно поежился: что стало с печальным умирающим стариком, который беседовал с ним всего пару мгновений назад?

— Я… ну…

— Говорили, что смерть поэта — больше, чем месть обиженной островитянки. Ходили слухи про гальтов.

— И про Эдденси, — подхватил Маати. — И про Эймон. Высочайший, обвиняли всех и вся! Некоторые даже верили в то, что сами сочинили. Когда настал крах хлопковой торговли, многие лишились состояния. И репутации.

— Деньги, торговля, положение среди других городов… — Хай наклонился вперед и ткнул воздух черенком трубки. — Это мелочи. В Сарайкете погибла вера. Его жители перестали верить, что хай защитит их от остального мира, что в Сарайкет никогда не придет война. Мы тоже утратили веру.

— Высочайшему, конечно, виднее.

— Жрецы утверждают, что прикосновение хаоса необратимо, — выдохнул хай, опускаясь на подушки. — Знаешь, что это значит, Маати-тя?

— Думаю, да, — ответил Маати.

— Это значит, что невозможное может случиться лишь раз. Потом оно перестает быть невозможным. Мы уже видели, как хаос коснулся города. Об этом помнят все, кто вершит судьбы Хайема.

Маати подался вперед.

— Вы полагаете, Семай-тя в опасности?

— Что? — опешил хай, а потом махнул рукой, разгоняя дым. — Да нет, не про то речь. В опасности мой город! Боюсь, что Ота… мой сын-выскочка…

«Он тебя простил», — прошептал голос в голове Маати. Голос Бессемянного, андата Сарайкета. Эти слова андат сказал ему за миг до того, как смерть Хешая его освободила. Бессемянный говорил про Оту.

— Я призвал тебя не случайно, — продолжал хай, и Маати вернулся в настоящее. — Не хотел давать им всем пищу для сплетен. Расследование убийства Биитры… Поторопись с ним.

— Но тогда закончится перемирие.

— Лучше пусть мои сыновья исполнят традицию. Если я умру до того, как изберут наследника — особенно если Данат и Кайин будут по-прежнему в бегах, — воцарится хаос. Семьи утхайемцев начнут примеряться к трону и строить заговоры. Ты должен не просто найти Оту. Ты должен спасти мой город.

— Понимаю, высочайший.

— Нет, Маати-тя, не понимаешь. Уже расцветают весенние розы, а середины лета я не увижу. Время — роскошь, недоступная нам обоим.

Вечер с одной стороны оправдал ожидания Семая, а с другой — разочаровал его.