Форт Росс. Призраки Фортуны - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Полетаев cтр.№ 5

На Потемкина глядели большие серые глаза с такими длинными и пушистыми ресницами, что даже веки, казалось, не выдерживали их тяжести и потому выглядели полуприкрытыми. Это придавало лицу молодого человека выражение некоторой надменности. Надо заметить, что ощущение это было не таким уж и неверным. Стоило узнать молодого человека чуть поближе, заглянуть в его душу чуть поглубже и можно было легко изумиться невероятному градусу кипения его внутренних страстей. Будто зная это, Николай Петрович мало кому позволял заглянуть в сокровенные уголки своей души.

Рано оставшегося без матери Николя воспитывал отец — честный, прямой и добропорядочный человек. Резанов папеньку боготворил, хотя тот, с точки зрения Николая, все же имел один недостаток — он был не богат.

Матушка, беззаветно любя сына, перед смертью успела вдохнуть в него какую-то почти мистическую веру в свое «особое» предназначение. Однако подкрепить это финансово несчастный Петр Гаврилович Резанов никоим образом не мог. С малого поместья, в котором прошло детство Резанова, доход был невелик, что заставляло Петра Гавриловича трудиться в поте лица. Надо отметить: он добился в жизни многого. И поездил по России-матушке, и в различных присутственных местах поработал предостаточно. Был даже одно время председателем судебной палаты в Иркутске. То есть почет и уважение старший Резанов снискал повсеместные, а вот богатства не нажил. Хотя возможности были. Как и во все времена, Россия жила тогда по общеизвестному принципу, сформулированному генерал-губернатором Сибири Денисом Ивановичем Чичериным: «Тот, кто, сидя в присутственном месте, не сколотил себе приличного состояния, либо дурак, либо лгун». Резанов-старший ни лгуном, ни тем более дураком не был. Просто принадлежал к другой, короткой и безвозвратно уходящей в прошлое эпохе, когда человеческое достоинство и честь ценились на Руси выше золота.

Справедливости ради надо заметить, что иногда эти качества приводили и к выгодам. Например, прославившись невиданной неподкупностью, Петр Гаврилович вдруг получил назначение обер-прокурором в столичный Сенат, что, конечно, явилось пиком его безупречной служебной карьеры, но снискать себе какие-то особые финансовые выгоды Петр Гаврилович не смог либо не захотел. Уж такой это был необычный человек.

Как бы там ни было, но ко времени ранней юности Николя семья перебралась в Петербург. Николай Петрович, предоставленный по большей части самому себе в связи с занятостью папеньки, рано обратил внимание на книги. Учеба у него шла успешно, к наукам Николя проявлял незаурядное влечение и недюжинные способности. Особенно к языкам. И надо отдать должное Петру Гавриловичу — отказывая себе во всем, отец не жалел денег на образование сына.

За хлопотами, семейными да карьерными, Петр Гаврилович и не заметил, как пролетели годы. Пора было выпускать «птенца» в жизнь. И старый Резанов решил наконец воспользоваться своими связями и определил сына в полк.

На один из элитных, Преображенский, Семеновский или Измайловский, что полагалось по рангу и дворянскому званию Резановым, пылу не хватило. Точнее, денег — подвел неурожайный год. От невиданной жары весь хлеб, на деньги от продажи которого так рассчитывал старший Резанов, в тот год выгорел на корню. И все же кое-как наскребли, сибиряки-купцы, давние знакомцы Петра Гавриловича, пособили — ссудили денег. Да еще входивший тогда в моду при дворе поэт Гавриил Романович Державин, старый сослуживец Петра Гавриловича и друг семьи, позаботился. Короче, общими стараниями да ходатайствами, впервые употребленными Петром Гавриловичем для личных благ, получил Николя назначение в артиллерийскую роту Его Императорского Высочества Гатчинского полка! Радости отца, как и ближайшего окружения семьи, не было предела! Радость и помогла старику Резанову пережить неумолимо приближавшуюся разлуку с сыном.

На прощание, хорошенько отдохнув с сыном в деревне, Петр Гаврилович выбрал из крепостных девку, что постатней, да и запер ее с сыном в баньке. Предварительно строго наказав «избраннице» быть терпеливой и ласковой, а также научить молодого барина «уму-разуму в энтом деле».

Решив, таким образом, что свои отцовские обязанности он выполнил, Петр Гаврилович приготовился проводить сына в «большую жизнь».

Заметим, однако, одну важную деталь. Сам того не желая, батюшка нанес тогда сыну «незаживающую рану». Влюбился Николя в тот день до беспамятства. И надо признать, было в кого. Отцовская избранница, Дуняша, несмотря на свои неполные шестнадцать лет, «энто дело» знала превосходно. И поныне встречаются на Руси такие самородки, увидев которые, можно только руками развести да воскликнуть: откуда что берется?! Только что оперившаяся из гадкого утенка в статного лебедя, Дуняша имела прелести, совершенно не подходившие тому месту и положению, в котором она пребывала. И если бы не стареющий вдовец Петр Гаврилович, который заприметил ее как-то у деревенского колодца и «пригрел» по доброте души, завяла бы девка, не распустившись. Как какая-нибудь изнеженная орхидея, занесенная волею прихотливого случая в тернистую северную почву.

Дуняша была стройной, с гладкой, золотистой от загара кожей. Из-под упавшей на глаза челки цвета высохшей соломы на Николя с интересом взирали василькового цвета глаза. Высокая, налившаяся грудь горделиво уставилась задорно торчащими сосками.

«Какая же она… ровная!» — Николя в восхищении взирал на девушку. Кровь его пульсировала где-то в висках. Опустить глаза ниже талии красавицы он не смел. Тогда Дуняша взяла дело в свои руки. «Делу» Дуняшины руки понравились. И пошло-поехало. Николя даже и не подозревал, что в мирской жизни могут быть такие небесные наслаждения! Читая о любовных усладах в романах, он, конечно, пытался себе это представить жаркими и душными летними ночами. Однако, лежа в постели и тараща в темноту глаза, это получалось плохо. Разве может слепой познать цвет неба или глухой — пение райских птиц? Нет, конечно. Так и Николя не мог представить всю глубину простого плотского наслаждения, ибо аналогов этому чувству мать-природа предусмотрительно не создала.

То ли инстинктивно, то ли по природе врожденного житейского ума, но Дуняша воспользовалась моментом в полную меру отпущенных ей сил и возможностей. Она тоже провалилась в бездонную пучину наслаждения, которого не испытывала никогда. Как никогда в своей жизни не встречала таких мягких и одновременно сильных и чутких рук, такого тела, такой обжигающей молодой страсти. Где-то в глубине души девушка понимала, что никогда более и не встретит. Поэтому и пыталась Дуняша, не торопясь, испить до дна эту чашу своего так неожиданно и щедро обрушившегося на нее бабского счастья.

Не имея никаких перспектив быть вместе, молодые люди, только что встретившись, инстинктивно сразу же стали прощаться. Беззвучно, не произнеся ни одного слова, с неистовой страстью утомленного жаждой путника, погрузившегося запекшимися губами в струи прохладного ручья, впился Николя в это молодое и податливое девичье тело. Как будто пытаясь навек впечатать в Дуняшу память об этой встрече, вкладывал Николя в их неистовое единение всю свою молодецкую удаль.

Всем своим естеством, всем пылом и страстью молодости отвечала ему Дуняша, изгибаясь в его руках и подставляя себя всю. Как два борца, слившиеся в последней схватке, постанывая от накатывавшего приливными волнами наслаждения, катались Дуняша и Николя по полу сельской баньки, которую Петр Гаврилович заботливо застелил для аромату свежескошенным сеном. Им казалось, что они могли бы бесконечно пить живительные соки друг друга, но… И умирающему от жажды однажды приходит насыщение. А с ним обычно и осознание того, что все в этой жизни имеет конец.