Участковый - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Лукьяненко, Алекс де Клемешье cтр.№ 92

– Оставьте! Пожалуйста, оставьте!

Но тот уже вышел из карцера.

По пояс голый, в продуваемом каменном колодце, при температуре, близящейся снаружи к нулю, – долго ли он протянет? Труба едва подогревала воздух в десятке сантиметров от себя, но этот теплый слой тут же перемешивался с врывающимся внутрь уличным промозглым холодом. Нет, сдаваться никак нельзя! Сотня приседаний, сотня отжиманий – и вот уже испарина на лбу, и вот уже коченеющие пальцы снова сгибаются. Не сидеть, не стоять – двигаться!

Еще часа через два или три он не выдержал, забарабанил в дверь.

– Послушайте! Эй! Уважаемые, я же тут сдохну от холода! Эй!

Разумеется, никто не ответил, и вот тогда Ваньку впервые охватила паника. Как же так случилось, что он оказался здесь? Веселый, беззаботный и немного застенчивый деревенский парень, который освоился в городе, успешно учился на авиационного инженера, стенгазету оформлял, в спектаклях участвовал… Всего месяц назад самой большой его проблемой было избавление от обидного прозвища! Нет, конечно же, все это происходит не с ним! Он просто зачитался увлекательной мрачной книжкой, он видит долгий, местами жуткий сон, но скоро кошмар закончится, он проснется, и все будет по-прежнему! Иначе и быть не может! Не может, не может!!!

Ни приседать, ни отжиматься, ни просто ходить сил уже не оставалось. Лечь на пол и действительно заснуть – вот, наверное, блаженство! И пусть пол ледяной, и пусть сверху сыплется снежное крошево, главное – свернуться калачиком и спать!

Нет, так нельзя. Что будет с мамой?

Встрепенувшись, он принялся снимать хлопчатобумажные штаны. Конечно же, он не станет затыкать ими окошко, иначе и их отберут. Продев штанины в подмышки, он накрепко привязал себя брючинами к трубе. Подергал – держался и металл, и ткань. Теперь можно было расслабить ноги, повиснуть в импровизированной петле. Если лежа спать невозможно, если стоя спать не получается – будем спать в подвешенном виде. Руки-ноги, возможно, к утру совсем отмерзнут, зато спина плотно прижата к трубе, и, стало быть, есть надежда избежать пневмонии.

Впрочем, до утра ему времени не дали. Стоило освобожденно задремать – лязгнул засов. Застонав, Ванька решил, что теперь и штаны отнимут. Но все оказалось гораздо хуже. Давешний конвоир, пьяный и злой, зашел в карцер, махнул кому-то, чтобы заперли дверь снаружи, молча положил на сырой пол электрический фонарик – так, чтобы луч упирался в Ваньку. Потом достал из-за пазухи полуметровый кусок резинового шланга. Ванька, все еще привязанный к трубе, даже сообразить ничего не успел. Хоть и был милиционер – или теперь уже бывший милиционер? – сильно нетрезв, бил он профессионально. Сперва досталось ребрам. Ванька сжимал зубы и терпел, вскрикнув только раз, когда плотная упругая дубинка случайно попала по кисти левой руки – пальцы взорвались такой болью, что и не описать. Потом треснула ткань штанов, и он рухнул на пол, сжался в позе эмбриона – и тогда мент взялся обрабатывать спину.

Ванька был уже практически без сознания, когда в карцер вошли люди и буквально оттащили сержанта в угол.

– Хватит! – негромко сказал кто-то. – Забьешь до смерти – нам отвечать.

Ваньку куда-то поволокли, он совершенно не соображал куда, но здесь было светло и тепло, хотя, честно говоря, в тот момент ему было уже безразлично. Голова моталась из стороны в сторону, длинно тянулись и шлепались на чистый пол кровавые сопли, во рту тоже было полно крови, но самое главное – какими-то угасающими остатками сознания Ванька констатировал, что почек у него, наверное, больше нет.

Его примостили в полусидячем положении на плиточном полу, вокруг было бело от кафеля, а потом сверху рухнул поток горячей воды. Он бил по голове, по плечам, разделялся на струи и тек по ноющим ребрам, по расцвеченному кровоподтеками животу. Кто-то сделал напор потише, потом Ванька почувствовал на лбу чью-то ладонь.

– Хреново, дружок? – с сочувствием спросил человек в форме.

Ванька силился разглядеть его лицо, но перед глазами все плыло. А еще от этого человека пахло, как от деда. Вдруг вспомнилось, как в далеком-далеком детстве дед развлекал его, демонстрируя всякие фокусы: то вдруг сам собой начинал ездить по двору трехколесный велосипед, то вдруг синие Ванькины сапожки становились красными, то вдруг на ладони у деда загорался огонек – как от спички, только ни спички, ни уголька в его руках точно не было. Вот в такие моменты дед пах как-то по-особенному, и сейчас Ванька, сидя в душевой, ощутил забытый запах. Что это был за аромат? Кто его знает. Но воспоминание было приятным, человек в форме явно желал ему добра, ужас карцера закончился…

– Потерпи, дружок, еще чуть-чуть потерпи. Немножко осталось.

Человек убрал ладонь со лба и, кажется, ушел. Ванька хотел окликнуть, но не смог. Он сейчас вообще ничего не мог. Уже даже не сидя, а почти лежа, он остановившимися глазами смотрел, как закручивается на полу поток воды, как убегает в сливное отверстие. Вот промелькнул клок белых, высветленных волос с темными корнями, вот потянулась новая, очередная струйка крови.

А потом ожили две змеи, нарисованные хной, уже совсем выцветшие, стершиеся. Зашевелились, скользнули, спустились с ладоней на кафельный пол, окунулись в поток, развернули к Ваньке свои страшенные морды. Понимая, что, наверное, умирает, Ванька закрыл глаза.

Участкового Угорь нашел не сразу, хотя примерно представлял, где следует искать. Накатанная дорога плавно спускалась от крайних домов спящего Светлого Клина вниз, к реке, к причалу. Слева остались картофельные усады, бани и лодочные сараи, прямо по курсу ярко светились неподвижные огни пристани, меж которых причудливо выписывал восьмерки еще один огонек – сигарета дежурного смотрителя. Справа начинались заросли тальника, и именно туда ныряло ответвление от основной дороги. Послушное и ровное, будто отмотанная от рулона ткань на столе портного, стелилось ответвление вдоль низкого в этом месте берега, а метров через сто вдруг взбрыкивало, устремлялось на крутой взгорок, отгороженный от села подковой елочек. Там, на круче, на краю нависшего над водой обрыва, сидел Федор Кузьмич.

Поднимаясь по сбитой в пыль гусеницами и колесами тракторов грунтовке, Угорь не видел Денисова, но смятение и боль пожилого человека таким ощутимым, густым и вязким потоком стекали с вершины, что последние метры Евгений преодолел с большим трудом и на площадке перед обрывом возник взмокший и обессиленный.

Денисов, не шевелясь, смотрел куда-то вдаль, за реку, в черноту, которую образовали слившиеся с небом холмы. Вспоминал ли он, как зимой по одному из них ползла в промерзшую тайгу едва заметная точка трактора, которым управлял Крюков? Или, может, пытался сквозь пространство дотянуться мысленно до своего зятя, образумить, заставить вернуться? Или, может, винил себя в том, как страшно и бесповоротно изменилась судьба дочери в памятный день, когда, приехав из города, он сообщил ей, в чьем доме мечется в беспамятстве Николай, той же ночью впервые шагнувший в Сумрак?