Людовик смотрел на своего наставника во все глаза. Неужели кардинал готов скорее убить Марию, чем позволить им соединиться вопреки нуждам Франции? Мазарини в ответ смотрел в глаза монарха прямо, а по его щеке текла слеза. Она не была фальшивой, кардинал только что попрощался с возможностью стать тестем короля и с благосклонностью королевы, которая ни за что не простит и мгновенного замешательства в отказе.
Мазарини лучше кого бы то ни было, даже лучше самой Анны Австрийской, понимал, что для него это начало конца. Теперь предстояло только завершить начатые дела, прежде всего именно женитьбу короля, и как можно скорей пристроить племянниц. Собственно, оставались две – несчастная Мария и Гортензия.
В следующее мгновение Мазарини сделал еще один жест, которого от него не ожидали ни Людовик, ни Анна Австрийская, он поклонился королеве со словами:
– Ваше Величество, я принес в жертву интересам Франции свою семью. Позвольте мне удалиться.
Королева растерянно кивнула:
– Конечно, Ваше Преосвященство…
Кардинал быстро кивнул королю и поспешил прочь. Только многолетняя привычка не выдавать своих мыслей и чувств позволила Мазарини сдерживать клокотавшую внутри ярость. Он быстро, несмотря на болезнь, шагал к переходу в свой дворец, размышляя, как теперь быть и что последует за отказом в руке Марии самому королю.
Нет, кардинал вовсе не переживал за чувства племянницы, пожалуй, стоило раньше предвидеть такой поворот событий и предостеречь ее от слишком сильного увлечения и больших надежд. Мазарини ругал себя за то, что в надеждах невольно вознесся слишком высоко. Как он мог хотя бы на миг допустить, что Анна Австрийская допустит женитьбу Людовика на какой-то Марии Манчини!
На это наивно могла надеяться сама Мария, но только не он, столь опытный политик, прекрасно знающий Анну Австрийскую и понимающий, что для нее племянница кардинала никто!
Кардинала душила досада на самого себя за недальновидность, за то, что позволил случиться такому положению. Нет, он не мечтал о женитьбе короля на Марии, но что скрывать, королевское увлечение было кардиналу весьма приятно. Мазарини просто не ожидал от Людовика такой решительности, ведь Его Величество не противился встрече с предыдущей кандидаткой в королевы Маргаритой Савойской.
Мари просто возненавидела королеву, и это становилось опасным. Сдерживать сестрицу могла только я, потому что кардинал спешно отбыл на юг договариваться с испанцами, заторопившимися с заключением брачного договора. Мазарини требовалось сначала заключить мир и выбить значительные уступки. Он писал письма, в которых пытался вразумить племянницу и оправдать жестокость королевы, но помогало мало.
Кардинал в каждом письме уверял, что сочувствует Мари, понимает и даже разделяет ее страдания, что их разделяет и королева, но настаивал, чтобы Мари сама прекратила общение с Людовиком.
– Эта толстая корова мне сочувствует?! – бесилась Мари. – Она смеет говорить о каких-то чувствах, эта испанка из рода Габсбургов?! Почему дядя и остальные не видят, что королева просто делает все, что угодно испанцам?!
Никакие попытки вразумить Мари, доказывая, что мир с испанцами и брак Людовика с инфантой дело рук не королевы, а кардинала, не помогали. Я понимала сестру и была полностью на ее стороне. В конце концов, чем Мари хуже?! Если эти толстые коровы не считают нас с ней (стройняшек) красавицами из-за отсутствия двойных подбородков и выпирающих отовсюду жирных телес, тем хуже для них.
Однажды услышав, что королева отзывается о нас с Мари как о страшненьких худышках, я возмутилась так, что больше не желала не только помогать Ее Величеству, но и поклялась распустить слух о ее похождениях в молодости и о тайном браке с нашим дядей. Поделом ей!
Успокаивать Мари можно только одним: Людовик в будущем наставит такие рога своей супруге, что остается лишь дивиться крепости ее толстой шеи, выдерживающей вес этих «украшений», свидетельствующих об изменах короля. Позже я не раз задумывалась, стал бы Людовик столь несдержан в своих пристрастиях к дамскому телу, женись он на Мари? Наверное, нет. Марию Манчини он не просто желал, он ее любил, собственно, короля Людовика из увальня Луи сделала она, но ни наш дядюшка, ни королева Анна Австрийская не оценили заслуг моей Мари.
Ссылка по-королевски
Мария рыдала второй день. Королева, которую мы обе уже ненавидели всей душой (каждая своей, а значит, вдвойне), решила во что бы то ни стало избавиться от пассии сына. Анна Австрийская заявила кардиналу, что если тот согласится на брак короля с племянницей, то она лично встанет во главе восставшей против Мазарини Франции и приведет с собой Месье, своего младшего сына.
Я скрипела зубами:
– Толстая корова! Зря я тогда ездила к ней и помогала выжить, надо было позволить Людовику XIII развестись с этой кобылой и загнать ее в монастырь!
Но не могли же мы с Мари сказать, что это мы в свое время, будучи, правда, в несколько ином обличье, помогли удержаться на троне Анне Австрийской. Теперь я жалела об этом, хотя прекрасно понимала, что, не сорви мы тогда заговор Сен-Мара, едва ли Людовик XIV был сейчас королем.
И все равно, мы дружно ненавидели Анну Австрийскую. Уж она-то должна бы понимать, что такое любовь. Сама тайно обвенчалась с Мазарини, а сыну не позволяет жениться по любви.
Но это оказались не все неприятности.
Мадам Невель, раньше бывшую нашей гувернанткой, а теперь просто наставницу, вернее шпионку королевы, мы ненавидели не меньше, чем Анну Австрийскую. Старая зануда, над которой Людовик издевался от души, не отставала от Мари ни на шаг, не позволяя влюбленным даже просто поцеловаться. Думаю, такое невольное воздержание только разжигало у Людовика, привыкшего получать от дам все и сразу, его страсть.
Так вот эта мадам Невель и принесла оглушающую своей жестокостью новость: Марию отправляют в ссылку!
– Нет! – ахнула бедолага.
– Мадемуазель Мария, кардинал ваш дядюшка требует немедленно прийти к нему, – поджала губы мадам Венель. Я никогда не понимала, как она умудряется поджимать то, чего просто нет. Но две ее узенькие ниточки синего цвета вместо красного, как у нормальных людей, по какому-то недоразумению именуемые губами, становились еще тоньше, сливаясь в одну.
Мари вернулась от кардинала не скоро. Я бросилась к ней:
– Что, Мари?!
Та выдавила из себя только одно слово:
– Ненавижу!
Не стоило спрашивать, кого именно, ясно, что королеву. Небось нажаловалась кардиналу.
Но все оказалось куда хуже. Кардинал вызвал Мари к себе для того, чтобы объявить, что мы все трое – Мари, я и Марианна – отправляемся в Бруаж к самому побережью, в Шаранте! Это неподалеку от Ла-Рошели. С нами едет мадам Венель в качестве надзирательницы.
Конечно, мне нужно было немедленно возвращаться в свое время, но как бросить Мари? Получалось, что, пока мы танцевали на балах и любезничали с кавалерами, я была рядом с ней, наслаждаясь каждой минутой, а когда Мари в беде, бросаю? Я не знала, как помочь, но, по крайней мере, могла поговорить с ней, потому что ни Марианна, эта маленькая дрянная девчонка, ни наша ненавистная шпионка королевы мадам Венель в собеседницы несчастной Мари не годились.