Тараканьи бега - читать онлайн книгу. Автор: Федор Чешко cтр.№ 54

– Не так.

Вообще-то Виталий, слушая дядюшкин монолог, очень было захотел съехидничать на совершенно иную тему, а именно по поводу чумообразного комп-паразита. Об истинной сути оного положительный староста ничего наверняка не знал (шныряние по базам данных блокшивских следилок тут не помогло: Чинарев-Молчанов слишком быстро и качественно замел следы). Тем не менее, «Интерпол, Лигу и нас краешком» прекрасно объяснило Виталию, делом чьих именно шаловливых конечностей была помянутая шикарная атака. А напоказная междупрочимность родственникова упоминания об этой самой атаке ясней ясного показывала, что истинные масштабы поражения в наилучшем (естественно, для Макрохарда) случае очень-очень-очень не ограничиваются мало что краешком – краищем даже. И теперь невыносимей, чем давеча утильный микрофон в ухе, зудело у Виталия на языке что-то в роде: «А, поднагадили в траузера-с?! Это вам не премийку между делом срубить за беззаветную победу над лонгольером собственного изготовления! Оказывается, настоящий мордобой – это неудобно и больно, кто б мог подумать!»

Вот обязательно бы не удержался трусовато-положительный человек от высказывания в этаком злопыхательском роде, но влиятельный родственник своим якобы риторическим таканьем подставился под куда более соблазнительное злорадство. И даже не «подставился под», а «напросился на». Что ж, отказывать родственникам, да еще влиятельным, было не в натуре Виталия. Поэтому он и сказал: «Нет». А затем продолжил неспешно да снисходительно, избегая, впрочем, споткнуться взглядом о стремительно звереющий менеджерский прищур:

– Про расписку чуть-чуть потом, сперва про запись. Насколько я разбираюсь в таких делах, юридическим доказательством считается цельное воспроизведение без лук… этих… лакун…

–…содержащее не менее чем двадцатиминутную фиксацию периодов, предшествующего выраженно-логичному началу беседы и следующим за ее связным окончанием, – раздраженно подсказал макрохардовец. – Ну?!

– Антилопа гну! – Собственная дерзость Виталия просто ужасала, и от смертельного этого ужаса дерзилось старосте всё пуще и пуще. – Даже не стану напоминать, что сам-то я ничего уж такого опасного еще не сказал, это ВЫ тут досаморазоблачались до трусов и дальше. Я о другом: бьем на пятерню, что вы сами свою запись сейчас испортите?

– Я уже когда-то просил в разговоре со мной не употреблять ваш идиотский жаргон! – Дядино лицо сделалось брюзгливым и оттого как-то неуловимо почеловечнело. – Пятерня – это сколько? Пять? Или пятьдесят?

– Пятьсот. А то – пятка и паутинник.

Эталон менеджерства завел глаза и с громким стоном потряс головой (очевидно, проиллюстрировал таким образом свое мнение об умственных способностях молодежи). Затем он, вероятно, вспомнил, что простейший способ добиться толку от психа – по возможности с ним соглашаться. И кивнул:

– Ладно. Бьем. Парим. Как там у вас еще – букмекаем? Дальше-то что?!

– Дальше… – Пытаясь зацепиться за остатки норовящей удрать самоуверенности (а еще бы ей, бедолаге, не норовить – в преддверии кульминационного-то момента… Виталий бы и сам с удовольствием…) Так вот, из последних сил тщась хоть изобразить хозяина положения, гордость курса решил изменить это самое положение в физическом смысле слова, а именно развалиться вальяжно и нагло. Затея почти удалась, вот только, наверное, при этом следовало осторожней ерзать туго обкомбинезоненным задом по натуральной коже сидения. Подло издавшийся в результате звук (рожденный всего-навсего трением разнородных материалов) был так громок и до того смахивал на нечто постыдное… В общем, никакой позой не компенсируешь взопламенелость собственных ушей и откровенно презрительную собеседническую гримассу. Оставалось только искать утешения в факте глобального несовершенства мира да стоически гнуть свое. Так Виталий и поступил.

– Дальше, – пропыхтел он, безуспешно тужась утереть взмокрелое чело влагоотталкивающим рукавом, – дальше всё просто. Вы тут какую-то мою расписку упоминали. Никак не доморгаюсь: о чем речь?

Дядя замер, таращась; потом вдруг слепо-лихорадочно зашарил по лимузиновой приборной панели, по карманам серого своего шикарного костюма…

Манускриптер обнаружился у макрохардовского функционера под локтем. С минуту упомянутый функционер терзал обнаруженное, то выкрикивая невнятные команды, то принимаясь внемую избивать негнущимися пальцами вызванный, очевидно, на дисплей псевдоконтактор. Как всегда бывает при такой спешке, элементарная операция – загрузка текстового файла – заняла раз в десять больше времени, чем ей полагалось… то есть вместо одной миллисекунды аж десять.

Вызвав расписку, дядя ее прочел. Потом еще раз прочел. Потом снова начал что-то бормотать, куда-то тыкать… А потом обмяк, аккуратно сложил ноут вчетверо, бросил его себе под ноги… и устало-вопросительно уставился на племянника.

Виталий тоже слегка обмяк, но голос его вздрагивал и пресекался:

– Сначала одно ма-аленькое обстоятельство… Не сомневаюсь в вашей готовности… это… сделаться козлом ради… в смысле отпущения козлом… ради любимого Макрохер… харда. Это я про запись. Но если из нее хоть кто-то третий узнает, каким вы оказались идио… извините… ну, скажем так: идиалистом… Хотя, как я ни скажи, а подумают-то…

Эталон менеджера среднего звена согнулся, кряхтя. Нет, он не рулевую «качалку» лбом продавить хотел, он тянулся за манускриптером. Гордость курса не стал отслеживать команды, которые влиятельный (не в прошлом ли?) родственник бормотал своему писалу. В содержании этих команд он, гордость курса, не сомневался, а потому сказал великодушно:

– Пятерню я вам – уж ладно! – прощаю. Это шутка была. Вы только про лимузинный бортовик не забудьте: он же, наверное, тоже….

– А с чего ты решил, будто я что-нибудь выключил? Или что хоть собираюсь? – бесстрастие дядиных вопросов казалось просто-таки сверхъестественным (особенно если учесть, что вопрошаючи, оный дядя яростно скомкал ноут и зашвырнул его через плечо, в салон).

– Не собираетесь, так соберетесь, – Виталий устало ссутулился, снова отвернулся к окну. – Когда вы прошлый раз меня сюда выдернули… Ну, когда я расписку эту чертову подписал… Помните, вы мне тогда грузили, что ваше писало прочавкивает команды на одрайвенеть скольких литературных языках? Помните?

– Помню. А еще я помню, как тогда же запретил тебе употреблять в моем…

– Ага, – положительный человек Белоножко устал до абсолютно взаправдашнего бесстрашия. – Это после того, как я, уже подписав, отрекордил… извините – воспроизвел… ну, пересказал поучение наших курсантов-наставников – ремембите? Вы тогда еще заподозрили от меня какую-то пакость, подпись затеяли проверять… А она на месте была. Так?

– Ну?!

– Прилип ко дну… Еще б ей тогда не оказаться на месте! Исчезнуть она должна была позже. Вы, дядюшка, хлопанулись тот раз как последний… как даже не знаю кто. Сами же сказали: манускриптер воспринимает ЛИТЕРАТУРНЫЕ языки. В тэ че и русский – литературный. И если б удосужились вдуматься, да из моей тогдашней бредовени вылущить осмысленные именно литературные слова, получили бы: «Осуществляю специальный команд-ввод исключительно по-русски. Для долгосрочного исполнения. Последнее изменение стереть через десять стандартных функциональных команд. Исполнять.» Вы тогда не вбрейнились, а компик ваш – ин э моумент… Вы уже потом и файл-расписку улистали, и с чем-то другим затеялись, а он знай себе функц-команды отсчитывал. Досчитал до десяти – и стер изменение. Последнее на момент получения той моей команды. Подпись мою стер. Ну, дошло, наконец?