— Она в прихожей…
— В прихожей? — удивленно повторила она.
— Да.
— А-а…
Она встала, пошла за сумкой. Достала синий кашемировый пуловер и коробку миндального печенья. Протянула ее Филиппу с улыбкой разведчика-янки, ведущего переговоры с хитрющим индейцем сиу.
— Миндальное печенье? — удивился Филипп, держа в руках белую ромбовидную коробку.
— Ты помнишь? Помнишь, как мы ездили на выходные в Прованс? Ты купил десять коробок, чтобы они у тебя были везде: в машине, на работе, дома! А я считала, что они слишком сладкие…
Она как будто пела песню счастья — и он услышал припев, который она не решалась высказать вслух. Нам было так хорошо, ты так меня любил!
— Давно это было… — сказал Филипп, припоминая.
Он положил коробку на низкий столик, словно отказываясь возвращаться назад, в выдуманное счастье.
— О! Филипп! Не так уж давно!
Она села у его ног и обняла его колени. Такая красивая, что ему стало ее жалко. Предоставленная сама себе, лишенная защиты любящего мужчины, она из-за своих слабостей станет легкой добычей. Кто ее поддержит, если меня не будет рядом?
— Ты как будто забыл, что мы любили друг друга…
— Что я тебя любил, — негромко поправил он.
— Что ты хочешь сказать?
— Что это была любовь без взаимности… и она кончилась.
Она выпрямилась и уставилась на него, не веря:
— Кончилась? Это невозможно!
— Возможно. Мы должны расстаться, развестись…
— О, нет! Я люблю тебя, Филипп, люблю. Я думала о тебе, о нас; все время, пока ехала в поезде, говорила себе: мы начнем все с нуля, все начнем сначала. Милый…
Она схватила его руку и крепко сжала.
— Прошу тебя, Ирис, не усложняй, ты прекрасно знаешь, как все на самом деле.
— Я наделала ошибок. Я знаю… Но я поняла, что любила тебя. Любила по-настоящему… Я вела себя как избалованная девчонка, но теперь я знаю, знаю точно…
— Что ты знаешь? — спросил он устало.
— Знаю, что люблю тебя, что я тебя недостойна, но люблю…
— Как ты любила Габора Минара…
— Я никогда его не любила!
— Ну, значит, ты очень удачно притворялась.
— Я заблуждалась, обманывалась!
— Ты меня обманывала! Это немножко другое… Да и с какой стати это вспоминать? Все в прошлом. Я перевернул страницу. Я изменился, стал другим человеком, и этот другой человек не имеет с тобой ничего общего…
— Не говори так! Я тоже смогу измениться. Меня это не пугает, с тобой мне ничего не страшно!
Он посмотрел на нее с иронией.
— Думаешь, если ты пообещаешь измениться, то и вправду изменишься, а если попросишь прощения, я все забуду и мы заживем как прежде? Все не так просто, моя милая!
Ласковое слово вновь пробудило в ней надежду. Она положила ему голову на колени, погладила по ноге.
— Прости меня за все!
— Ирис! Прошу тебя! Ты меня ставишь в неудобное положение…
Он дернул ногой, словно отгоняя назойливую собаку.
— Но я не смогу без тебя жить! Что мне теперь делать?
— Это не мои проблемы, но знай, что материально я тебя поддержу…
— А ты что будешь делать?
— Пока не знаю. Мне хочется покоя, нежности, понимания… Хочется все поменять. Ты долго была для меня единственным смыслом жизни, еще я страстно любил свою работу и сына, которого открыл для себя совсем недавно. Работа мне надоела, ты сделала все, чтобы от тебя я тоже устал, остается только Александр и желание жить по-другому. Мне пятьдесят один год, Ирис. Я много развлекался, заработал много денег, но и себя растратил порядочно. Мне больше не нужны ни великосветские манеры и рауты, ни фальшивые объяснения в любви и дружбе, и тешить свое мужское тщеславие я тоже не хочу. Тут твоя подруга Беранжер делала мне авансы, когда мы с ней последний раз виделись…
— Беранжер!
Ирис это удивило и позабавило.
— Я знаю, в чем теперь мое счастье, и оно не имеет к тебе никакого отношения. Наоборот, ты полная его противоположность. Я смотрю на тебя, я тебя узнаю, но увы, больше не люблю. На это понадобилось много времени, восемнадцать лет… Словно песчинки в песочных часах утекали из верхней части в нижнюю. Твой запас песка иссяк, и я перевернул часы… Все, в сущности, очень просто…
Она подняла к нему прекрасное, искаженное болью лицо, не в силах поверить.
— Но это невозможно! — повторила она, читая решимость в его взгляде.
— Теперь возможно. Ирис, ты прекрасно знаешь, мы больше ничего не испытываем друг к другу. Зачем притворяться?
— Но я-то тебя люблю!
— Перестань пожалуйста! Веди себя прилично!
Он снисходительно улыбнулся. Погладил ее по голове, как гладят ребенка, чтобы успокоить.
— Оставь меня у себя. Мое место здесь.
— Нет, Ирис, нет… Я долго надеялся, но с этим покончено. Я очень тебя люблю — но больше не люблю. И тут, дорогая моя, ничего не поделаешь.
Она вскочила, словно ее укусила змея.
— У тебя появилась женщина?
— Это тебя не касается.
— У тебя появилась женщина! Кто это? Она живет в Лондоне? Потому ты и переехал сюда! Давно ты мне изменяешь?
— Ирис, это смешно. Давай не будем.
— Ты любишь другую. Я это почувствовала сразу, как только приехала. Женщина знает, когда мужчина теряет к ней интерес, потому что он смотрит сквозь нее. Я стала для тебя прозрачной. Это невыносимо!
— По-моему, ты не в том положении, чтобы закатывать сцены, а?
Он поднял на нее насмешливый взгляд, и она гневно закричала:
— Я тебе даже с ним не изменяла! Между нами ничего не было! Вообще ничего!
— Возможно, но это ничего не меняет. Все кончено, и нет смысла спрашивать, почему да как. Вернее, ты у себя должна спросить, почему да как… Чтобы не повторять тех же ошибок с другим!
— А моя любовь тебе, значит, не нужна?
— Это не любовь, это самолюбие; ты быстро оправишься. Найдешь другого мужчину, я в тебя верю.
— Зачем же ты меня тогда звал?
— Как будто ты меня спрашивала! Сама навязалась, я не стал возражать из-за Александра, но сам бы тебя никогда не позвал.
— Кстати, об Александре! Я увожу его с собой, вот так! Не оставлю его здесь с этой твоей… любовницей!
Она выплюнула это слово, словно оно пачкало ей рот.
Он схватил ее за волосы, притянул так, что ей стало больно, и прошептал в самое ухо: