Черепаший вальс - читать онлайн книгу. Автор: Катрин Панколь cтр.№ 116

Она закрыла глаза, смакуя фразу и клубный сэндвич. Никто не обращал на нее внимания. Можно войти с кастрюлей на голове, и никто не станет глазеть. Вот здесь-то я легко могла бы надеть мою трехэтажную шляпку, ту же, что у мадам Бертье, бедняжки мадам Бертье! А та девушка, официантка в кафе? Он нападает только на женщин, трус! Существует ли связь между жертвами? Неизвестно… Она была рада, что Зоэ уехала к своей подруге Эмме. Сколько еще нужно убийств, чтобы полиция набрала достаточно улик? Саки сочинил бы пресмешной рассказ о смерти злодейки Бассоньерихи и награждении убийцы орденом за заслуги перед обществом.

Она прочла несколько новелл, млея от удовольствия, закрыла книгу, попросила счет и вернулась в отель. Шел дождь, и водяная пыль вилась в воздухе, как газовый шарф. Она зевнула — видимо, устала, взяла ключ и поднялась в номер.

Сегодня пятница, она имеет право на свободную одинокую жизнь до вторника. Жизнь прекрасна! Жизнь невыразимо прекрасна! А что делает сейчас Филипп? Ужинает с Дотти Дулиттл, провожает ее домой, поднимается по лестнице? Завтра или послезавтра я сяду напротив него, загляну в самую глубину его глаз и сразу пойму, правда или неправда эта история про Дотти Дулиттл. Завтра я расчешу волосы так, чтобы они скрипели, накрашу ресницы и опущу их перед ним, чтобы он любовался ими… Мне не нужно даже говорить с ним. Нужно только смотреть на него, и я пойму, я все пойму, успела она сказать себе, прежде чем погрузиться в мирный сладкий сон. Ей снилось, что она оседлала тучу и летит на поиски Филиппа.

— Ты веришь в привидения? — спросил Марсель у Рене, зайдя в его кабинетик у самого входа на склад.

— Не то чтобы не верю, — ответил Рене, складывая счета в папку, — но это не мой профиль.

— Как ты думаешь, можно навести на человека порчу так, чтобы он утратил смысл жизни?

Рене поднял глаза на друга; в его взгляде сквозило удивление.

— Если я верю в привидения, отчего бы не поверить в темные силы? — ответил Рене, пожевывая зубочистку.

Марсель сконфуженно рассмеялся и, прислонясь к дверному косяку, четко произнес:

— Я думаю, Жозиану сглазили…

— Ты не об этом ли говорил недавно с Жинетт?

— Я не осмелился рассказать тебе, боялся, что ты меня психом назовешь, но поскольку Жинетт мне не помогла, я решил обратиться к тебе.

— Второй состав! Низший сорт! Ну, спасибо!

— Я подумал, может, ты сталкивался с подобными вещами или кто-нибудь тебе рассказывал…

— Я ценю, что ты открыл мне свое сердце после того, как открыл его моей жене… Сколько мы уже дружим, Марсель?

Марсель развел руками, словно не мог охватить всю груду прожитых лет.

— Вот, сам знаешь, целую вечность! А ты меня держишь за осла!

— Ну что ты! Я сам боялся показаться идиотом. Вопрос-то, как видишь, щекотливый… Это не каждый поймет! Женщины больше доверяют интуиции, они терпимее, а ты не очень-то похож на человека, который поверит всякому бреду.

— Вот-вот, прямо так и сказал бы, что я осел! Тупой осел, ушами хлопаю и ни хрена не соображаю.

— Послушай, Рене, мне нужна твоя помощь. Меня то и дело как пыльным мешком по голове шарашит… Тут я давеча пошел за круассанами, а когда вернулся, она кубарем летела с табурета, стоящего на балконе, потому что она хотела прыгнуть.

— В какую сторону? Внутрь или наружу? — с усмешкой поинтересовался Рене, берясь за новую зубочистку.

— Очень смешно! Я на краю бездны, а ты тут шутки шутишь.

— Я не шучу, я напоминаю об обиде. Больно мне было, Марсель. У меня остался неизгладимый след вот здесь, — он, скривившись, ткнул пальцем в желудок.

— Ну прости меня, прости! Доволен? Я держал тебя за осла и был неправ. Ну, отпускаешь мне грехи?

Марсель взглядом умолял его выслушать, глаза у него были несчастные и тревожные. Рене, положив папку в шкафчик, замолчал — тянул паузу. Марсель нетерпеливо пинал дверь, повторяя: «Ну так? Ну так что? Пасть к твоим ногам, биться головой об пол?» Он пыхтел от нетерпения — когда же Рене простит его? — а Рене не спешил. Лучший друг, шутка ли! Тридцать лет они были вместе, вдвоем они раскрутили свое дело, они вместе надували китаез и краснокожих, а Марсель плачется в чужую жилетку! С того дня Рене потерял покой. Утренний кофе колом стоял в горле. А Жинетт! Он больше не разговаривал с ней, а будто лаял. Он был обижен, он ревновал. Безутешный, как одинокий вдовец, запершийся в башне. Наконец он обернулся и посмотрел на Марселя.

— Все пошло наперекосяк в моей жизни, Рене. Я был так счастлив, так счастлив! Я пил нектар, я трогал счастье руками, и руки так дрожали, я даже боялся, что у меня Паркинсон! А теперь, когда я выхожу за воскресными круассанами, за аппетитными круассанами, которые пахнут семьей и пробуждают в людях лучшие чувства, и что же… она залезает на табуретку и пытается сигануть к ангелам. Не могу больше!

Марсель всем весом упал на стул. Плюхнулся, как куча грязного белья. Он был на исходе сил. Его дыхание вырывалось со свистом, словно в груди была дырка.

— Кончай тут хрюкать, — бросил Рене, — ты не хряк! И слушай меня внимательно, я расскажу тебе то, чего никому еще не рассказывал, слышишь? Даже Жинетт. Никому, и не хочу, чтобы ты об этом болтал!

Марсель потряс головой, мол, обещаю.

— Этого мало! Поклянись головами сына и жены, нарушишь клятву — их ждет адское пламя!

У Марселя дрожь пробежала по спине, когда он представил Марселя Младшего и Жозиану на вертеле, над страшным огнем. Он поднял дрожащую руку и поклялся. Рене опять выдержал паузу, достал очередную зубочистку и присел на край стола.

— И не прерывай меня! И без того непросто будет копаться в этом барахле… Так вот… Это было давно, я жил с отцом в двадцатом округе [121] , был еще совсем сопляк, мать моя умерла, и я тосковал, как пианино без клавиш. При отце плакать не хотел и постоянно сжимал зубы, сдерживая слезы. Чуть без зубов не остался. Жили мы скудно, отец был трубочистом, я знаю, не самая чистая профессия, но именно так он зарабатывал на жизнь, и не в конторе какой, а сдельно. Ему приходилось лезть в камин, чтобы добыть нам кусочек мяса для вечернего супа. Телячьих нежностей не любил, все боялся меня испачкать. А уж тем более женщину какую-нибудь. Он всегда утверждал, что именно из-за этого не женился второй раз, но я-то знаю, что он загибался от черной безнадеги. Так мы и сидели по углам, в тоске хлебали суп и молча жевали хлеб.

Без мамы жизнь не в радость, вот это была женщина! Легкая, нежная, как фея, и огромное сердце, как три кочна цветной капусты. Она на всех изливала любовь, все в районе ее обожали. Однажды я возвращался из школы и увидел ворона. Он сидел на дороге и будто ждал меня. Я подобрал его и приручил. Он не был красавцем — слегка потрепанный, но у него был длинный очень-очень желтый клюв, такой желтый, словно его покрасили. И потом, на конце перышек у него были синие и зеленые пятна, что твой веер.