— Садитесь, пожалуйста, Роберт Иванович, — произнес Матвей.
То, что страшный человек в черной мантии заговорил, напугало не только Роберта Ивановича, но и Сунцова. Он сбился со счета, поднял глаза на компаньона и вопросительно кивнул, спрашивая: «Что ты удумал?» Ставрогин на его кивок не ответил.
Роберт Иванович опустился на стул, водрузил на голову шапку, тут же ее снял, помял немного в руках, насадил обратно на голову и снял вновь, приподнялся, положил ее на стул и опустился сверху.
— Позвольте сначала спросить, откуда вы узнали о нашем агентстве? — вопросом перебил Ставрогина Сунцов.
— Так это, в газетах писали. Вот я и позвонил, — растерянно ответил мужчина.
Алексей занес ответ Роберта Ивановича в тонкую книжечку черной кожи и крякнул от удовольствия.
— Что привело вас к нам? — спросил Матвей, стараясь придать своему голосу как можно больше мягкости.
Ставрогин смотрел на щуплого бедного Роберта Ивановича — тот внушал ему жалость. Подлую глупую жалость, не достойную человека. Матвею стало стыдно, что они взяли с этого человека деньги. Он ожидал, что они помогут разобраться в его проблеме, а компаньоны готовились к полному изменению его жизни к лучшему. Матвей сомневался в том, что это было именно то, за чем Роберт Иванович пришел к экстрасенсу и магу. Как можно брать деньги за то, что ты обязан делать? За собственный Дар, ниспосланный тебе свыше? Но, с другой стороны, ему за использование этого Дара платили. Деньги сами возникали в его кармане, после того как происходило Изменение. И имел ли в таком случае он право брать деньги с людей, которые шли к нему на заклание только с одной целью: сделать свою жизнь счастливее? Но счастье, которое мог предложить им Ставрогин, было куцым и однобоким. Счастье, за которое они платили вовсе не деньгами, а частичками собственной жизни! В измененной душе могло не найтись места для некогда близких людей и любимых, как когда-то, после спасения собственной жизни Изменением, в душе Ставрогина не оказалось места для Юли, его девушки.
— Я не знаю, вам, наверное, покажется, что это глупость… Но меня это волнует, это мешает. Я даже не знаю, как это сказать. У меня… Нет, не так! Я всю жизнь… Тоже не то! — забормотал Роберт Иванович.
— Вы не волнуйтесь, — вкрадчиво произнес Матвей. — Успокойтесь, может, вам выпить воды или чего-нибудь еще?
Ставрогин посмотрел на Сунцова. Алексей понял всё без слов, подсуетился со стаканом воды, который поставил перед дрожащим Робертом Ивановичем.
Матвей пытался уловить взгляд посетителя. Он не отводил глаз от его лица, и наконец ему это удалось. Воловьи глаза столкнулись с его глазами, и Матвей почувствовал, как он проваливается в карие омуты, показавшиеся за бетонным коконом.
Он не слышал, что рассказывал Роберт Иванович. Он перестал воспринимать реальность. Комната, в которой Ставрогин находился, перестала для него существовать. Он не видел, как Алексей Сунцов, закрыв в ужасе руками голову, свалился под стол и скулил на полу, словно испуганный щенок. Матвей не видел, как Роберт Иванович, увлеченный рассказом, замер с отвисшей челюстью, точно загипнотизированный взглядом змеи. Ставрогин погружался в глубину сущности Роберта Ивановича Скородума. Он уже видел вдалеке колодец, висевший в бесконечной пустоте. Колодец был обычным, бревенчатым: четыре венца бревен над поверхностью, покосившийся домик над срубом, ворот, обмотанный цепью, помятое жестяное ведро и ржавая ручка сбоку для подъема воды. Матвей вдруг почувствовал, что он жутко хочет пить. Жаждой сковало рот, высохла гортань. Матвей перешел на бег, устремился к колодцу, дважды спотыкался и падал в пустоту, теряя колодец из виду, но поднимался, вновь находил его и бежал. Достичь колодца — вот цель, которая вытеснила всё остальное из распухшей головы Ставрогина. Повиснув на ручке ворота, Матвей столкнул ведро вниз, плавно опустил его и зачерпнул воды. Крутанул ручку. Она поддалась легко. Крутанул еще. Ведро с чмоканьем вырвалось из объятий водной толщи и налилось тяжестью. Ставрогин с трудом вращал ворот, потея и чертыхаясь. Наконец ведро показалось из квадратного проема, он подхватил его и поставил на край сруба.
Отпустив ворот, Матвей радостно рассмеялся и вгляделся в воду. Вода была кристально-прозрачной, точно слеза.
Он зачерпнул пригоршню и плеснул себе в лицо.
Еще.
Еще.
И еще раз.
Наполнив ладони водой, он умылся и опустил лицо в ведро. Жадно сделав два больших глотка, Матвей неожиданно закашлялся и отшатнулся от ведра. Вода была ужасной на вкус — кисловатой и с гнильцой! Матвея едва не стошнило. Рвотный комок подкатился к горлу, но Ставрогин подавил его и оттолкнул от себя ведро.
Оно опрокинулось в проем сруба и бесшумно кануло вниз.
Ставрогин отступил на несколько шагов от колодца и обнаружил то, что ранее укрывалось от его глаз. Сруб колодца обвивали телефонные провода трех цветов: черные, желтые и красные. Провода начинались из пустоты и свивались в кокон вокруг колодца, и Матвей понял, что именно это он и искал.
Ставрогин внимательно обошел колодец по кругу и обнаружил, что один из проводов красного цвета переливается огнями, а в одном месте посверкивают искры соединения. Провод был пробит.
Ставрогин ухватился за него и провалился в прошлое клиента. В тягучее безрадостное прошлое, наполнившее его печалью.
Роберт Иванович Скородум страдал от тотального невезения. Сколько он себя помнил, ему не везло. Это напоминало болезнь. Невезение затрагивало все стороны его жизни, и по мелочам, и в глобальных вопросах. Ему не везло в школе. Он постоянно оказывался у доски именно в те дни, когда уроки были не выучены, и получал законные двойки, но стоило ему всерьез заняться учебой и подготовиться, учительница его не замечала, вызывая кого угодно, только не его. На уроках физкультуры, когда ребята играли в футбол или баскетбол, та команда, которая выбирала его, неизменно проигрывала. Вскоре это заметили все, и его перестали брать в игру. Роберт, несмотря на то что играл неплохо и даже мог забить-забросить пару мячей, сидел на скамейке, в то время как все остальные гонялись по спортзалу за мячом. Когда в школе случались какие-то хулиганские происшествия, все неизменно указывали на него как на зачинщика. Никого не смущало то обстоятельство, что Скородум никогда не участвовал ни в чем противозаконном. Он даже дорогу переходил в положенном месте и только на зеленый свет.
Однажды учителя немецкого языка, тщедушного жалкого типа, мямлю и рохлю, который на уроках, уткнувшись в учебник, что-то бормотал себе под нос, заперли в кабинете. Когда закончился первый урок и началась перемена, все ребята и девчонки выскочили из класса, а учитель остался за своим столом. После перемены предстоял еще один урок немецкого языка, и ребята, восьмиклассники, не разбегались далеко от кабинета. Мальчишки удумали шутку, она показалась им прикольной. Взявшись вшестером за шкаф с учебниками, что стоял в углу рекреации, они подняли его и перенесли к двери класса, забаррикадировав ее. Учитель, собравшийся прогуляться до столовой, нажал на ручку двери и попытался ее открыть, но дверь не поддавалась. Он навалился на нее всем телом и почувствовал, как дверь стала медленно открываться, а затем раздался жуткий грохот и ребячий смех. Это упал шкаф. Учитель, заявившийся к классной руководительнице 8 «А», показал, что в классе его забаррикадировал Роберт Скородум.