Я люблю время - читать онлайн книгу. Автор: О'Санчес cтр.№ 28

Вот он кинотеатр «Восточный фантом», на Большом проспекте, где я смотрел «Властелина Колец», а почти за век до этого «Понизовую вольницу», а вот, по левую же руку, и кафе «Еруслан», где мы сегодня – а для Пустого Питера завтра – втроем так славно посидели. Девушку мы доставили на такси до самого дома, до самой двери – в квартиру уж не пошли, ни он, ни я.

Сначала я хотел поставить защиту на двери, но – никак: мой визави вроде бы и пьян, и весел, а глазки такие внимательные – рукой не шевельнешь, не то что заклинание наложить. Впрочем, и я бы не упустил, засек бы, задумай он проявить себя, размять мускулы. Все же, уходя, мне удалось подвесить сторожок-звоночек, просто чтобы знать, на случай, если господин брокер задумает поплотнее познакомиться с опальной и обманутой подружкой своего шефа, Арсения Игоревича…

Магистраль, она же Лента – на месте, но здесь она… как бы тусклая, без пульсаций, без игры… Как солнце. Вот что значит нет в округе живого материала. Живого и к нему приравненного, если говорить о нечисти и нежити… Ведет туда же, на Елагин… А может, повернуть, пока не поздно?… Но мне там сегодня нечего делать, я же сказал! Вот ведь порода человеческая! Пробивается сквозь все кордоны со своим мартышечьим любопытством и пытается диктовать – мне! Мне – диктовать! Какова наглость, а? Спокойствие и смирение, смирение и спокойствие: я же человек и ничто ленинское мне не чуждо. Не испить ли мне влаги, дабы смочить пересохшее горло и первую жажду утолить?

– Нет, – строго отвечаю я сам себе: рано взалкал, изопью, но только когда осмотрю место, гляну в стороны. Вот доберусь до точки назначения, осмотрюсь пристальным, фандоринским, все подмечающим взором, опрошу живых и мертвых свидетелей, напыжу грудь, сколько дыхания хватит, возьму на карандаш малосущественные, а на самом деле архиважные детали – тогда можно будет и попить, и облизаться. Мусора-то сколько на улицах! Это только мой исчезает, стоит мне отвернуться, а чужой – да распожалуйста! Ни ветерка, чтобы сдуть его, или хотя бы шелохнуть. И собачье дерьмо в целости и сохранности, на каждом видном месте. Но не пахнет! Впрочем, на проезжей части дерьма совсем не бывает – городские собаки мудры…

Прошлой зимой я пешком переходил Малую Неву, вдоль Тучкова моста, по льду, что редкость по нынешним тепличным временам. Теперь лето, и мне приходится переправляться поверху, через мост, как все простые граждане. И здесь феномен, который я себе не могу уяснить: вода рябит, волнуется – а течет бесшумно, ни шепота, ни плеска. Я не раз, и не два специально спускался к самой воде: рукой бултыхал, камень бросал – есть звук, ничем не отличающийся от обычного, Нева как Нева, а сама по себе – молчит. Чудеса!…

Нечисти в Пустом Питере тоже нет, по крайней мере – ни разу не видел я ее, не слышал и не чуял. Бывало, когда кураж в мышцах есть, спустишься в шахту метро и па-ашел бегом по путям да тоннелям – только станции одна за другой как бусы нанизываются. Так вот побегаешь, покричишь, а потом идешь себе тихо, возвращаешься пешочком… И постепенно обстановка начинает давить… Темь в тоннелях, тишина ватная и невидимый пейзаж от нее ничуть не отвлекает, станции освещены, да лучше бы черны были – очень уж мрачно они светятся, тускло даже после тоннеля… Только дай волю нервам – такие страхи примерещатся, что куда там «кваковым» уровням. Но и в метро никого я ни разу не встретил и ничего не испугался. Вот, кстати, одна из проблем, мешающих мне в полной мере наслаждаться смиренным бытием: отсутствие страха. Мне так трудно по-настоящему убояться кого-то или чего-то! Приходится дополнительно умерять свои возможности в шляниях по мирам, создавать искусственные опасности. В Древнем Мире – там да, нарывался… Вот именно. То есть, не могу сказать, что совсем уж бесстрашный, но редко, редко когда доводится. А и тоже: повстречаю свой ужас – и душа в пятки! Очень, очень плохо себя чувствую с испугу… Но зато потом вновь полон ощущения жизни во мне и открыт для новых впечатлений. Кстати, но уже по другому поводу: в чем дело, а? Я имею в виду последние дни в моем обычном мире. В Полном-то Питере нечисть мелкая как раз очень уж развоевалась, не припоминаю на своем веку, чтобы они так обильно шныряли по городу, да еще среди бела дня. Словно что их взбаламутило… А?… Надо будет обдумать…

А что тут думать? – только по Малому проспекту и никак иначе. На Большом дорога ровнее, но неохота крюка давать, здесь, если держаться центра улицы – вполне подходяще. Эх, а все-таки классно так мчаться по городу, который принадлежит тебе и только тебе! Не мэру, не бомжу, не обывателю с детьми, не птице, не зверю, не комару подвальному, не двигателю дизельному, а равно бензиновому – но тебе и только одному тебе, да!

Город быстро меняется: мгновение, как проскочил один Большой проспект, что на Петроградской – а тебе уже Василеостровский Большой готов под ноги лечь, но вот мы его когда-нибудь после навестим; только успел привыкнуть к вывескам, к деревьям – ан уже не пивная, а выставочный зал, деревья спилены за трухлявостью, вместо коммунизма призывают помнить, что курение опасно для здоровья (а сами яркой пачкой подманивают попробовать), настенные райтеры отбомбились поверх конкурентов, но тоже почерк не разобрать.

Вот здесь он грякнулся, Андрюша, подобно метеору, расплескав нечистые мозги и внутренности по окрестному граниту… Я нахожусь в недалеком прошлом, примерно часов за 17–18 до того момента, как мы втроем прибыли на это место, но в Полном Питере. Теперь можно не спеша оглядеться, приглядеться, принюхаться, не маскируя от своих новых коллег и соратников столь острого интереса. Это я фигурально выражаюсь насчет приглядеться и принюхаться, речь идет, конечно же, о некоторых внечеловеческих возможностях моих, которые пора и уместно включить. Удивительно! Это покруче Светкиного соскока с морока будет: никаких следов убийства с помощью механизмов, магии, либо мышечной силы. Никаких! Труп есть, а убийцами не пахнет.

Самоубийство!!!

В первый момент меня накрывает разочарование от столь будничной развязки, но во второй я уже облегченно смеюсь и мысленно показываю себе средний палец, как интеллектуально незрячему лоху и недотепе: самоубийством тоже «не пахнет». Да оно, кстати говоря, гораздо круче было бы представить – как он так сумел, если сам? Сам летать Ложкин не умел, это стопудово: простейшие порча и отвод глаз – вот и все его невеликие таланты. Карлссона, что ли, нанял? Нет, это и не самоубийство. Все, что мне удалось «нащупать», это легчайший, призрачнейший следчишко – туда, на Крестовский, к стадиону имени товарища Мироныча. Ну так я его и в Полном Питере почувствовал и даже, по-моему, слегка «облажался», дал заметить это окружающим. Значит, завтра мы поедем туда смотреть да разбираться. А может даже и дальше, за стадион, на самый Елагин следочек приведет. Хорошее место, славное, бодрящее… Раньше я очень любил там бывать, а в последние годы слегка подразлюбил, дал волю человеческому в себе, допустил под сердце печаль. Человеческое сострадание – это полезно, в качестве прививки и лекарства, если не желаешь раньше времени превращаться в материк или океан, но – хлопотно сознанию, щемяще, так сказать…

Однако, я хочу пить. Вся избыточная вода, что во мне была, вышла тремя доступными ей стезями: через жаркое роллерское дыхание, сквозь потовые железы и с помощью мочепроводящих путей: прямо с Тучкова моста – но заставил-таки Малую Неву побулькать, дабы не притворялась глухонемою. Теперь организм пищит, требует влаги. О, на самом деле хотение попить – это ничто, блеф изнеженной плоти, ложная потребность. Хочется – это когда забываешь почти обо всех социальных условностях, отделяющих тебя от зверя, это когда готов выпить чужую кровь, чтобы не дать загустеть своей. Жажда испытывать жажду – это так по-человечески. Я ставил на себе и других эксперименты испытания жаждой – по неделе и больше: я же и оказался устойчивее всех и живучее. Единственное общее: моральные нормы в каждом из нас, в объектах эксперимента, иссякли с одинаковой неизбежностью, хотя и чуть в разные сроки. Равно и с едой – пропасть между голодом и аппетитом так широка, что редкая духовность долетит до ее середины. И это неумолимо: не инстинкты при нас, а мы при инстинктах.