И горе доносителю, если донос оказывался ложным.
Адрелиан оказался прав: столичной резиденции Серого Ордена не суждено было исчезнуть под грудами донесений. Флайри могла по памяти перечислить все, что случилось за эти десять лет… Нет, пальцев на руках и ногах для пересчета чуть-чуть не хватало: двадцать одна попытка подкупа стражи, из них одна успешная, и два ложных доноса — оба не со стороны стражников, один в шестом году после Катаклизма, другой в восьмом. Об участи этих двоих предпочитали не вспоминать… но помнили.
«Публичная казнь — сильнодействующее средство, которое нельзя применять без крайней нужды. Иначе она превратится в развлечение для толпы».
От него часто можно было услышать подобные фразы. Он отпускал их походя, как расплачивается в придорожном трактире богатый человек. Не скоробогаток, что урвал шальную деньгу и в глубине души до одури, до смертного пота боится, что не удержит ее в руках, как птицу феникс, а по-настоящему богатый, унаследовавший от дедов и прадедов не только казну, но и привычку приумножать свое достояние. Флайри поначалу была готова бегать за своим господином со стилосом и восковой табличкой, но Адрелиан только отшучивался: «Зачем? Кому надо — запомнит. Тем более что запоминают не слово, а дело».
Но может статься, что теперь никто не поспешит, чтобы сообщить сайрис Флайри свежие новости. Может статься, что-то изменилось в мире — не только человек, который обитает ныне в покоях лорда-регента. Человек, о котором она не может думать, как об Адрелиане.
Человек, за которым она никогда не захочет бегать с восковой табличкой, чтобы сохранить для будущего его слово.
Да и каким оно будет, это будущее?..
Флайри зажмурилась и ударила кулаком по столу с такой силой, что ушибла руку. Боль телесная на время притупила душевную. Довольно! Лорда Адрелиана — ее лорда Адрелиана — еще рано хоронить. Она должна сделать все, что в ее силах, вместо того, чтобы вспоминать вчерашний день и оплакивать завтрашний.
Она тряхнула головой и снова пробежала глазами список.
Итак…
Сначала ей следует посетить канцелярию городской стражи и узнать, кто стоял на воротах в день похищения начиная с Полуденной стражи… и на следующий день: вряд ли похитители рискнули задержаться в городе дольше. Если это не удастся, придется зайти в казначейство… хотя это в любом случае не лишне. У мытарей цепкая память, к тому же именно они ведут списки податей. Уговорить писарей поднять списки проезжающих может оказаться непростым делом. Но если разобраться — что преступного в ее просьбе?
Дальше ее путь лежит в казармы. Носилки не каждый день проезжают через ворота Туллена. И если неподкупные тулленские стражники не вспомнят, куда они направлялись, достаточно будет знать, через какие ворота они проехали. Конечно, мнимые купцы или сваты вместо Белегоста могли отправиться в Кирсонинг — но всяко не в Фордервиль и не в Иринтон: всем, кто проезжает через старые Флориановы врата, путь на запад. По крайней мере, они добрались бы до деревни Коруны, откуда по старому тракту можно было свернуть на юг… да мало ли еще куда. Возможно, носилок окажется несколько. Или не окажется вовсе. Возможно, похитители все-таки решили рискнуть и вывезли Адрелиана в мешке из-под угля или в корзине с сушеными яблоками. Если так, это заметно затруднит ей поиски.
Наконец, возможно, что стражники, мытари и хозяева постоялого двора не пожелают ей помочь. И здесь уже все будет зависеть только от нее самой.
Всегда есть обстоятельства, при которых человек скажет правду. И для этого не понадобится ни нож, приставленный к горлу, ни «заклятье честного слова».
Глава пятая Сколько стоит правда
Возле питьевого фонтанчика Флайри остановилась, просунула в узкое окошко чашку и дождалась, пока та не наполнилась водой. Солнце уже поднялось высоко, день обещал быть теплым — даже слишком теплым для конца Рассветного Месяца. Месяца, когда Пресветлый Сеггер отправился в Первое Странствие по Лару…
Теперь ей самой придется отправляться в путь. Одной.
Получить список стражников оказалось на удивление легко. Сонный усатый писарь поднял голову, почесал пером кончик носа и прежде, чем Флайри открыла рот, чтобы рассказать заготовленную историю, прогудел:
— Вы это… присядьте, уважаемая. Вот там, у окошечка.
За этим могло последовать все, что угодно, но дело разрешилось самым благоприятным образом. Через некоторое время писец закончил работу, достал с полки толстый свиток и без лишних слов развернул перед посетительницей. Ни пергамента с пером, ни восковой дощечки посетительнице предложено не было. Очевидно, по мнению почтенного писца, дама желала знать, когда стоял в карауле тот или иной стражник. Потому что если бы дама выясняла имя стражника, дежурившего, скажем, на Сайгуровых воротах в ночь на десятый день Рассветного месяца, она, скорее всего, спросила об этом прямо. Хотя… кто их знает, этих женщин?
Дама внимательно проглядела список, мысленно возблагодарила Пресветлого Сеггера, наделившего ее при рождении цепкой памятью, после чего возблагодарила писца — уже не молитвой, а звонкой монетой достоинством в десять туллов. И чинно вышла, шурша пышными юбками.
Если бы вместо того, чтобы возвращаться к столу, радуясь щедрой награде, писец проследовал за дамой на улицу, увиденное его бы очень удивило. Потому что дама, вытащив из-за корсажа восковую дощечку, принялась торопливо царапать по ней стилосом.
Два дня… Четверо ворот, на каждых по шесть стражников… итого сорок восемь человек. Впрочем, запоминать столь длинный перечень нужды не было.
Казначейский писарь оказался более подозрительным — видимо, в силу возраста, когда велико желание скрыть за напускной строгостью отсутствие опыта. Близоруко щуря маленькие глазки неопределенного цвета и взирая на Флайри словно c постамента, он задавал ей нелепые вопросы, напрочь лишенные смысла — нудно, точно по бумажке читал. И его личико, и жидкие льняные волосы, отпущенные до плеч в попытке создать видимость пышной шевелюры — все это казалось бесцветным, точно прошлогодняя трава. Едва пробивающиеся черные усики смотрелись странно. Казалось, писарь брызнул себе на губу чернилами, не заметил и размазал рукой. Флайри пожалела, что не отправилась сразу в казармы или к воротам. После такого допроса Флайри решила, что имеет полное право достать табличку и открыто переписать имена мытарей из списка, милостиво предоставленного ей почтенным молокососом. Самое обидное, что имен было всего восемь, и запомнить их не составило бы ни малейшего труда.
Из этих восьми один стоял сегодня на Сайгуровых воротах. Остальных можно найти, если немного постараться. Но это потребует немало времени. Мытари, в отличие от ремесленников, не селятся слободой. Кто-то из них может жить у Зеленого рынка, кто-то у Жестяного, а кто-то и вовсе у Кустов — так называлось место, где некогда располагался городской парк. Теперь от парка почти ничего не осталось. Окончательно его не вырубили лишь по одной причине: никто пока не задался вопросом, а не мешают ли кому-нибудь эти заросли. Может быть, горожане просто привыкли, что на этом месте есть парк. Человеческая память — странная штука. И теперь деревья, пережившие огненные дожди, землетрясения и засухи, стояли, точно калеки на костылях, теснимые со всех сторон набирающим силу городом, суровые, упорные, обреченные. Каждый год в их изуродованных кронах появлялись новые сухие ветки. Меж пыльных полуиссохших кустов, где по ночам находили приют бродяги и заблудившиеся выпивохи, вились тропки… Однако никто бы не сказал, что это место пользовалось дурной славой. Улица Гиэранца Победоносного по-прежнему опоясывала умирающий парк. Отстроенная заново, она осталась такой же чистой и нарядной, как и в прежние времена…