Диксон: О, я всю жизнь путешествую. У меня
principle: знать язык страны, в которой нахожусь. Я могу говорить (загибает
пальцы) французский, немецкий, итальянский, испанский, португальский, польский,
арабский, шведский. Всюду жил, всюду лечил.
Фандорин: И на востоке?
Диксон: О да! Я могу говорить хинди, урду,
малайский, даже суахили! Я жил два год Восточная Африка.
Фандорин: Поразительно! А в Японии бывать не
приходилось?
Диксон: Нет.
Фандорин: Но по-японски тем не менее знаете.
Диксон: What?
Фандорин: Перестали понимать по-русски? But
nevertheless you do know Japanese. Когда я сказал Mace по-японски, что не
доверяю вам и чтобы он сходил за флягой, вы немедленно заявили, что фляга
разбилась. Что из сего следует? Несколько выводов, а именно (на секунду
задумывается) восемь. Вы хотели избежать повторного анализа. Это раз. Стало
быть, сказали мне неправду — в коньяке яд. Это два. Разбить или выкинуть флягу
вы не догадались — иначе не заявили бы столь поспешно, что она разбита. Это
три. Да если и разбили, для анализа много жидкости не нужно — хватит крошечной
капельки с пола. Молчите? Хорошо, продолжаю. По-японски вы понимаете, а значит,
про Японию тоже солгали. Это четыре. Вы там были, и, кажется, я догадываюсь, с
какой целью. Покойный Сигизмунд Борецкий рассказывал мне о конкурентах, тоже
охотящихся за волшебным веером. Вы ведь из их числа? Это пять. И сюда, в
усадьбу, вы попали неслучайно. Узнав, кому достался веер, тоже перебрались в
Россию. Ждали своего часа. А тут кстати и объявление в газете (показывает
свиток, полученный от Масы). Это шесть. В этом свете смертельная болезнь
Сигизмунда Борецкого выглядит крайне подозрительно. Я буду требовать
эксгумации. Это семь. А уж то, что вы отравили Казимира Борецкого, и вовсе не
вызывает сомнений. Это восемь. Таким образом, я обвиняю вас в двойном убийстве!
Во время этого монолога Фандорин наступает на
Диксона, а тот пятится вглубь сцены.
Диксон: No, for God's sake! Я не убивал мой
patient! Я… я просто плохо его лечил! За это можно отобрать мой doctor's
license, но я не убивал! И Казимир Борецкий убил не я!
Фандорин: Вам будет трудно опровергнуть улики.
Пойду, займусь коньяком.
Поворачивается спиной к доктору.
Диксон: Не надо улики! Я знаю, кто убивал! Я
скажу, я всё скажу!
В это время тень в окне, на которую зрители
давно уже перестали обращать внимание и считали неодушевлённым предметом,
оживает. Вспышка, выстрел, тень исчезает. Фандорин спиной к окну, и поэтому не
сразу понимает, что произошло.
Доктор с криком падает. Фандорин бросается к
нему.
Фандорин: Что? Молния? (Нагибается, хватает
доктора за плечи.) Кровь! (Втягивает носом воздух.) Порох!
Кидается к открытому окну, за которым шумит
дождь. Пробует перелезть через подоконник, но со сломанной рукой у него не
получается. Тогда отбегает в середину комнаты, разбегается и выпрыгивает в
окно.
Яркая вспышка, грохот грома.
Конец первого действия.
Второе действие
1. В темноте
Перед занавесом. Полная темнота. Громкий шум
дождя и ветра. Раскаты грома, но зарниц и молний нет.
Крик Фандорина: Стой!
Вспышка выстрела.
Топот бегущих ног.
2. Все мокрые
Шум грозы становится приглушённым фоном.
Занавес открывается.
В гостиной Фандорин, он стряхивает с плеч и
волос брызги дождя. На полу у окна лежит прикрытое тёмной скатертью тело.
Входит нотариус. Он в халате и шлёпанцах.
Слюньков: В чём дело? Зачем ваш японец меня
поднял? Я уже лёг.
Фандорин: Разве вы не слышали выстрелы?
Слюньков: Я слышал раскаты грома. А что, были
выстрелы?
Входит Инга. Она в пеньюаре. Волосы замотаны
полотенцем.
Инга: Господи, что ещё стряслось?
Фандорин: Чрезвычайное событие. У вас…
м-мокрые волосы?
Инга: Да, помыла перед сном.
Входит Ян в блестящей от воды крылатке.
Ян: Что? Нашли веер? Шёл через двор, услышал
крики.
Фандорин: Что вы делали во дворе? Ночью, под
дождём?
Ян: А вы думали, я преспокойно спать лягу?
После того, как у меня миллион стащили? Да я уже и дом, и флигель, и двор
обошёл. Прикидывал, где искать…
Входят супруги Борецкие. За ними Маса, встаёт
у дверей, сложив руки на груди.
Лидия Анатольевна: Это совершенно невыносимо!
Когда закончится этот кошмар? Инга, что это такое? Немедленно иди в свою
комнату и не возвращайся, пока не приведёшь себя в надлежащий вид!
Фандорин: У вас обоих мокрые туфли. Могу я
узнать, почему?
Супруги переглядываются, молчат.
Станислав Иосифович (отведя Фандорина в
сторону, вполголоса): Эраст Петрович, у Лидочки была истерика. Она выбежала в
сад, под дождь. Я за ней, с зонтом. Насилу уговорил вернуться… Только начала
успокаиваться, и тут ваш азиат. «Давай гостиная, быстро!» Ей-богу, можно бы и
поделикатней…
Ян и Инга тоже отходят в сторону.
Инга: Мама права… Я в таком виде. Слуга Эраста
Петровича чуть не выволок меня из комнаты. Не смотри на меня.
Ян (рассеянно): В каком виде?
Инга (показывая на полотенце): Ну вот это…
Ян: Довольно красиво, похожа на турчанку. И
платье такое, с кружевами…
Инга: Господи, ты хоть что-нибудь замечаешь
кроме своих кроликов?
Ян (глядя поверх её плеча на лежащее тело):
Да… Например, вот это. (Показывает пальцем.)
Инга оборачивается и вскрикивает.
Ян: Послушайте, особенный чиновник, это уж
чересчур. Зачем вы снова притащили сюда папашу? Он, конечно, был существом
малопочтенным, но всё же…
Слюньков, стоящий ближе всех к телу,
оборачивается и шарахается в сторону.
Лидия Анатольевна ахает.
Фандорин: Это не ваш отец.
Ян: Что-что? (Оглядывается на Ингу.) Старик не
был моим отцом? Но откуда вы-то можете знать такие интимности?
Станислав Иосифович: Казимир не отец Яна?