Случись ей задуматься об этом позже, она бы сказала, что ей необходимо было глотнуть свежего воздуха, потому она и пошла вверх по лестнице. Пока она шагала по ступеням, на кроссовках оседали белые пылинки, но она их не заметила.
Рванув дверь, Линдси оказалась на первом этаже. Пять минут прошло. Осталось сорок, так она для себя решила. Сквозь опущенные жалюзи пробивались последние лучи дневного света. Она в нерешительности замешкалась, хотя дом был точной копией нашего, и тут на крыльцо с глухим стуком упал свернутый в трубочку номер «Ивнинг Бюллетин», а проехавший мимо почтальон звякнул велосипедным звонком.
Моя сестра внушала себе, что должна методично осмотреть все комнаты, все подсобные помещения и, если повезет, найти улики и отнести добычу нашему отцу, чтобы таким способом освободиться от меня. Соперничеству, даже между живыми и мертвыми, нет конца. Глядя себе под ноги, она видела те же серо-зеленые плиты, что и у нас, и почему-то воображала, как в младенчестве ползала за мной по полу, когда я училась ходить. Потом ей представилось, как я, ковыляя, убегаю от нее в другую комнату и оттуда дразнюсь, а ее это подстегивает, и она тоже делает первые шаги.
В отличие от нашего дома, у мистера Гарви оказалось совсем мало мебели, а ковров, придающих тепло и уют, вообще не было видно. Ступая по каменным плитам, Линдси дошла до гладкого соснового паркета; у нас эта комната служила гостиной. Каждый шаг эхом отдавался в пустом коридоре; все звуки возвращались к ней обратно.
Она не могла противиться нахлынувшим воспоминаниям. У каждого случая был горький привкус. Вот я тащу Бакли на закорках вниз по лестнице. Вот мама поднимает меня повыше, чтобы я водрузила на макушку елки серебряную звезду, а Линдси завидует, потому что ей не дотянуться. Вот я съезжаю по перилам и подстрекаю Линдси сделать то же самое. Вот мы обе после ужина выпрашиваем у отца комиксы. Гоняемся за Холидеем, а он лает и лает. Через силу улыбаемся, когда нас фотографируют на дне рождения, на празднике, после уроков. Две сестрички, одинаково одетые: бархат, шотландка, на Пасху — желтые платьица. В руках корзинки с зайчиками и собственноручно раскрашенными яичками. Лакированные туфельки с ремешком и неудобной пряжкой. Губы свело от улыбок, потому что мама никак не может выбрать резкость. Все лица смазаны, глаза сверкают красными точками. Все эти обманные картинки, доставшиеся моей сестре, оставляли за кадром то, что происходило до и после, когда мы, две девчонки, играли у себя дома или дрались из-за кукол. Когда мы были сестрами.
Вдруг она что-то увидела. Моя спина скрылась в соседней комнате. У нас это была столовая, а здесь — склад готовых макетов. Я, совсем еще маленькая, бежала с ней взапуски.
Она поспешила следом за мной.
Следом за мной пробежала по комнатам первого этажа и вернулась в прихожую. Несмотря на усиленные спортивные тренировки, у нее сбилось дыхание. Закружилась голова.
Мне вспомнилось, как на автобусной остановке мы увидели мальчика вдвое старше нас, но все еще сидевшего во втором классе, и мама про него сказала: «Он не умеет соизмерять свои силы, к нему лучше не подходить». Бедняга бросался обнимать каждого, кто был с ним приветлив, физиономия озарялась бессмысленной страстью, в груди горело желание сжать другого в объятиях. Потом его исключили из школы и перевели в другое заведение, о чем взрослые помалкивали, но до этого он схватил одну девочку — ее звали Дафной — и сдавил так, что она без чувств упала на дорогу. Сейчас я с такой же силой давила на стенку Межграничья, стремясь добраться до Линдси, и даже сама испугалась, как бы не оказать ей медвежью услугу.
Моя сестра присела на широкую ступеньку в прихожей и закрыла глаза, чтобы отдышаться и вспомнить, с какой целью она пробралась в дом мистера Гарви. Ее, словно мошку, угодившую в паутину, сковали какие-то путы, обволокли тяжелым коконом. Она поняла: ее одолевает та же самая сила, которая погнала нашего отца в поле. Ей нужно было добыть для него улики, чтобы он по ним, как по ступеням веревочной лестницы, вернулся к ней, чтобы вооружился фактами, чтобы придал весомости подозрениям, которые высказал Лену. Но вместо этого она сама летела в бездонную пропасть.
Осталось двадцать минут.
Кроме моей сестры, в доме не было ни души, но вместе с тем она оказалась на этой территории не одна, причем не только я составила ей компанию. Жизненный путь моего убийцы, вымощенный телами убитых девочек, открылся мне, когда Линдси проникла в его дом. Я выпрямилась, стоя на небесах. И начала выкликать имена.
Джеки Майер. Тринадцать лет. Делавер, тысяча девятьсот шестьдесят седьмой. Опрокинутый стул. Рядом, на полу, скрюченная фигурка в одной полосатой майке. Под головой лужица крови.
Флора Эрнандес. Восемь лет. Делавер, тысяча девятьсот шестьдесят третий.
Он всего лишь хотел ее пощупать, но она закричала. Маленькая для своего возраста. Позже обнаружены левая туфелька и один носок. Тело не найдено. Косточки покоились в земляном подвале старого многоэтажного дома.
Лия Фокс. Двенадцать лет. Делавер, тысяча девятьсот шестьдесят девятый.
Он убил ее без лишнего шума, под виадуком, на выброшенном кем-то прямо с чехлом диванчике. Заснул прямо на ней под мерный рокот проносящихся над головой машин. Прошло целых десять часов, прежде чем в дверь хижины, сколоченной мистером Гарви из подобранных на свалке дверей, постучался какой-то бродяга — тут уж пришлось забирать с собой Лию Фокс и по-быстрому сматывать удочки.
Софи Чичетти. Сорок девять лет. Пенсильвания, тысяча девятьсот шестидесятый.
Квартирная хозяйка. Выгородила для него полкомнаты под крышей. Ему приглянулось полукруглое окошко, да и плата была в пределах разумного. Но хозяйка оказалась невыносимо болтливой: донимала его бреднями про сына да еще декламировала сонеты из какой-то книжонки. Зайдя на хозяйскую половину, он благополучно трахнул эту корову, а когда ее потянуло на откровенность, размозжил ей голову и оттащил труп к реке.
Лидия Джонсон. Шесть лет. Тысяча девятьсот шестидесятый.
Бакс-Каунти, Пенсильвания… Он вырыл сводчатую пещеру на горке, возле каменоломни, и караулил в засаде. Эта была самой младшей из всех.
Венди Риктер. Тринадцать лет. Коннектикут, тысяча девятьсот семьдесят первый.
Поджидала своего папашу возле бара. Эту он заволок в кусты и тут же придушил. В тот раз, очнувшись после привычного ступора, он услышал голоса. Перевернув убитую девочку лицом к себе, он стал покусывать ей ушко. «Ох, пардон», — только и сказали двое пьянчуг, которые сунулись было в кусты справить малую нужду.
Мне открылся целый кладбищенский город, терзаемый хлыстом колючего ветра: жертвы обитали в памяти живых. Сейчас, прямо у меня на виду, они летели в этот дом, оставляя трассирующий след в людских умах. Но в тот день я недолго наблюдала их полет: сестра нуждалась в моей помощи.
Линдси на мгновение замерла. Я снова устремилась к ней. Мы вместе пошли вверх по лестнице. Она двигалась, как зомби из тех ужастиков, которыми увлекались Сэмюел и Хэл. Нога за ногу, пустой взгляд. Вот комната, которая у нас служила родительской спальней. Пусто. Она обыскала верхний коридор. Пусто. Наконец зашла как бы в мою комнату — и оказалась в спальне моего убийцы.